Броненосцы Петра Великого -ч.3 Петербург
Шрифт:
— Старпом. У нас большой бой впереди. Каждый снаряд ценен. Решение на открытие огня считаю поспешным. Назначаю штраф в размере стоимости трех снарядов.
На некоторое удивление старпома, почему именно трех, добавил
— За один снаряд по столь мелкой цели наказывать бы не стал, вот его из штрафа и отнял.
Просмотрел берег в бинокль еще раз. Солдаты линиями прочесывали кусты.
— Хоть попали?
— Точно так! Попали с обеих башен.
Хмыкнул бравости рапорта. Господи, какие же еще мальчишки. Что делаю в этом питомнике саженцев дубов? Попали они. Мдя …
Отдал
— Так как нашу эскадру до вечера точно обнаружат — нельзя терять ни минуты, чтоб напасть неожиданно. Посему нет времени согласовывать наши планы с Аникитой Иванычем. Передайте ему мое почтение и это письмо. Только письмо потребно довезти даже ежели в тебе и лошади будет по десятку пуль. Вопросы есть?
Дописал краткое письмо и накарябал схему, благоразумно не став рисовать человечков и кораблики — все и так понятно — тут мы бабахаем, оттуда он идет — тут свеи сдаются. Отправил патрульного. Посидел еще минутку, чтоб переход от мира к войне был не такой резкий — и объявил боевую тревогу.
Первый раз с момента выхода из Висбю канонерки разогревали котлы экономичного хода. Утят оставляем в устье Нарвы с приказом — в случае приближения неприятельских кораблей, что маловероятно, выбрасываться на берег или, минимум, выбрасывать весь десант. В бой, даже против пинаса или рыбачьей лодки, с десантом на борту вступать запрещал — уж очень плотно на утятах народ сидит.
Канонерки поднимались по Нарве на ощупь. Коварная тут речка. Вроде и широкая, и полноводная — но глубина редко где добиралась до 6 метров. Даже пожалел, что мы сюда сунулись. Чуть не так и сядем на мель. Страшного ничего не случиться — скорости совсем нет, реверсом с мели сойдем. Но пешком было бы быстрее. Ночь застала у группы островов в месте расширения Нарвы. Решил ночевать тут. До крепости меньше 5 километров остается, но между нами и крепостью должны стоять свеи. Костров, правда, не видно — но разумнее подождать утра.
Всю ночь вскакивал, прислушивался, курил на верхней палубе, глядя на бродящие тени усиленных нарядов. Утром вскочил не свет ни заря, оценил густоту тумана, и расслабился — чего так дергаюсь то? Вон экипаж бодрый, разговоры, шуточки. Можно подумать, мы тут гуляем. Пошел спать. Ну их, свеев этих. Задачу капитану поставил, что делать все знают. Чего зря нервы мотать?
Заснуть не получалось. Лежал на койке, закинув руки за голову, и слушал жизнь корабля, услужливо разносимую железными перегородками. Время уходило по капле, вытягивая нервы в звенящие струны. В каюту заглянул капитан.
— Адмирал. Туман поднялся. Котлы прогреваем.
Что ж, утро 21 сентября 1702 года обещало быть жарким. Поднялся в боевую рубку. Первый раз на иллюминаторы опускали козырьки броневых щитов, оставляя обзор только через прорези на уровне глаз. В рубке воцарилась полутьма, и разговоры сразу притихли. Канонерки поднимались самым малым ходом, чуть ли не ощупывая форштевнем дорогу перед собой. Пока до боя дело не дошло, большинство офицеров поднялись на верхний мостик, перед грот-мачтой, и в несколько биноклей обшаривали берега.
Все одно вид на лагерь Шлипенбаха открылся неожиданно. Можно было предположить, что большому
Появление на реке канонерок вызвало если и не панику, то активное бурление. Канонерки плавно выходили на ударные позиции. Чего тянуть? Вот никогда не понимал фильмов, в которых герои толкали речь, перед тем как выстрелить.
— Отдать якоря. Сигнал Репнину.
Какой может подать сигнал канонерка лагерю в 5 километрах? Первый выстрел лег по самому дальнему краю лагеря свеев. А потом начался Ад. Восемь стомиллиметровых орудий выбрасывали по 30–35 пятнадцатикилограммовых снарядов в минуту, сгоняя султаны разрывов от периферии лагеря к его береговой линии. А в километре от этого сплошного облака разрывов кружилась конница Репнина, выстраивая лаву. Далеко за ней видны были марширующие полки.
Один раз в лагере бухнуло особенно сильно — видимо зацепили один из пороховых складов. Но и без этого, пожары начали смешивать дымы с разрывами, накрывая лагерь сплошной пеленой. Ветерок еще крайне неудачно тянул все это на канонерки, и стреляли мы уже скорее наугад, чем прицельно.
— Сигнал Репнину. С якорей сниматься, малый ход вперед.
Башни вывернули стволы к палубе, и вокруг них засуетились матросы. Над раскаленными стволами явственно дрожал воздух. С берега так и не прозвучало ни одного ответного выстрела. Возникло чувство дежавю, с избиением связанного. Особенно тяжело было делать последнюю серию выстрелов, которые прошлись по толпе людей на берегу, согнанных со всех концов лагеря сжимающимся кольцом разрывов. Теперь старался даже не смотреть в ту сторону, затянутую пеленой дымов.
Над Духом взлетела ракета, слабо видимая на фоне разгорающегося дня, да еще через клубы дыма. Но Репнин ракету заметил, и конная лава пришла в движение.
Канонерки выплывали из дымных полос, сносимых с берега, на чистую воду, постепенно приближаясь к крепости. Пробаненные и охлажденные орудия развернули свой хищный прищур в сторону горящего лагеря — но пока помалкивали. С западной стороны в лагерь уже врывалась конница, но ближе к берегу ей начинали готовить встречу. Армия хоть и была деморализована артподготовкой — но нашлись части, выстраивающие строй и разворачивающие пушки. Хотя, с моей точки зрения, оказавшись между молотом и наковальней — не стоит изображать из себя хрустальную горошину.
— Пять залпов по строю и пушкам. Не зацепите нашу конницу.
Через секунд двадцать рявкнула носовая, а за ней и кормовая башни правого борта. Ничего, в Ниеншанце будем работать левым бортом, и износ стволов станет примерно одинаковый.
Напрасно мне показалось, что уже все закончено. Конная лава завязла, на западной стороне лагеря, не дойдя даже до середины. Теперь в дыму мелькали люди, не пойми какой армейской принадлежности. Свеи пришли в себя, и наметилось организованное движение. Вот только место для организации свеи лучше не нашли, чем недалеко от берега. Хотя, их понять можно — глубже в лагере царила сплошная мясорубка в дыму.