Бронепоезд No 14,69
Шрифт:
– - А от вас колбасой.
Пеклеванов захохотал каким-то пестрым смехом.
– - Водкой поподчую, хотите?
– - предложил он.
– - Только долго не сидите и правительство не ругайте. Следят!
– - Мы втихомолку -- ответил Знобов.
Выпив стакан водки, Знобов вспотел и, вытирая лицо полотенцем, сказал, хмельно икая:
– - Ты, парень, не сердись -- прохлаждайся, а сначалу не понравился ты мне, что хошь.
– - Прошло?
– - Теперь ничего. Мы, брат, мост взорвем,
– - Где?
Знобов распустил руки:
– - По линии... ходит. Четырнадцать там, и еще цифры. Зовут. Народу много погубил. Может, мильон народу срезал. Так мы ево... тово...
– - В воду?
– - Зачем в воду. Мы по справедливости. Добро казенное, мы так возьмем.
– - На нем орудия.
– - Опять ничего не значит. Постольку, поскольку выходит и на какого чорта...
Знобов вяло качнул головой:
– - Водка у тебя крепкая. Тело у меня, как земля -- не слухат человечьего говору. Свое прет!
Он поднял ногу на порог, сказал:
– - Прощай. Предыдущий ты человек, ей-Богу.
Пеклеванов отрезал кусочек колбасы, выпил водки и, глядя на засиженную мухами стену, сказал:
– - Да-а... предыдущий...
Он весело ухмыльнулся, достал лист бумаги и, сильно скрипя пером, стал писать проект инструкции восставшим военным частям.
III.
На улице Знобов увидел у палисадника японского солдата в фуражке с красным околышем и в желтых гетрах. Солдат нес длинную эмалированную миску. У японца был жесткий маленький рот и редкие, как стрекозьи крылышки, усики.
– - Обожди-ка!
– - сказал Знобов, взяв его за рукав.
Японец резко отдернул руку и строго спросил:
– - Ню?
Знобов скривил лицо и передразнил:
– - Хрю! Чушка ты, едрена вошь! К тебе с добром, а ты с хрю-ю. В Бога веруешь?
Японец призакрыл глаза и из-под загнутых, как углы крыш пагоды, ресниц, оглядел поперек Знобова -- от плеча к плечу, потом оглядел сапоги и, заметив на них засохшую желтую грязь, сморщил рот и хрипло сказал:
– - Русика сюполочь! Ню?..
И, прижимая к ребрам миску, неторопливо отошел.
Знобов поглядел ему вслед на задорно блестевшие бляшки пояса и сказал с сожалением:
– - Дурак ты, я тебе скажу!
* ГЛАВА ПЯТАЯ *
I.
Казак изнеможенно ответил:
– - Так точно... с документами...
Мужик стоял, откинув туловище, и похожая на рыжий платок борода плотно прижималась к груди.
Казак, подавая конверт, сказал:
– - За голяшками нашли!
Молодой крупноглазый комендант станции, обессиленно опираясь на низкий столик, стал допрашивать партизана.
– - Ты... какой банды... Вершининской?
Капитан Незеласов, вдавливая раздражение, гладил ладонями грязно пахнущую,
– - "Может... приказ... может..."
Комендант, передвигая тускло блестевшие четырехугольники бумажек, изнуренным голосом спросил:
– - Какое количество... Что?.. Где?..
Со стен, когда стучали входной дверью, откалывалась штукатурка. Незеласову казалось, что комендант притворяется спокойным.
"Угодить хочет... бронепоезд... дескать, наши..."
А у самого внутри такая боль, какая бывает, когда медведь проглатывает ледяшку с вмороженной спиралью китового уса. Ледяшка тает, пружина распрямляется, рвет внутренности -сначала одну кишку, потом другую...
Мужик говорил закоснелым смертным говором и только при словах:
– - Город-то, бают, узяли наши.
Строго огляделся, но, опять обволоклый тоской, спрятал глаза.
Румяное женское лицо показалось в окошечке:
– - Господин комендант, из города не отвечают.
Комендант сказал:
– - Говорят, не расстреливают -- палками...
– - Что?
– - спросило румяное лицо.
– - Работайте, вам-то что! Вы слышали, капитан?
– - Может... все может... Но, ведь, я думаю...
– - Как?
– - Партизаны перерезали провода. Да, перерезали, только...
– - Нет, не думаю. Хотя!..
Когда капитан вышел на платформу, комендант, изнуренно кладя на подоконник свое тело, сказал громко:
– - Арестованного прихватите.
Рыжебородый мужик сидел в поезде неподвижно. Кровь ушла внутрь, лицо и руки ослизли, как мокрая серая глина.
Когда в него стреляли, солдатам казалось, что они стреляют в труп. Поэтому, наверное, один солдат приказал до расстрела:
– - А ты сапоги-то сейчас сними, а то потом возись.
Обыклым движением мужик сдернул сапоги.
Противно было видеть потом, как из раны туго ударила кровь.
Обаб принес в купэ щенка -- маленький сверточек слабого тела. Сверточек неуверенно переполз с широкой ладони прапорщика на кровать и заскулил.
– - Зачем вам?
– - спросил Незеласов.
Обаб как-то не по своему ухмыльнулся:
– - Живость. В деревне у нас -- скотина. Я уезда Барнаульского.
– - Зря... да, напрасно, прапорщик.
– - Чего?
– - Кому здесь нужен ваш уезд?.. Вы... вот... прапорщик Обаб, да золотопогонник и... враг революции. Никаких.
– - Ну?
– - жестко проговорил Обаб.
И, точно отплескивая чуть заметное наслаждение, капитан проговорил:
– - Как таковой... враг революции... выходит, подлежит уничтожению.