Бронепоезд No 14,69
Шрифт:
Капитан, незаметно гримасничая, обволакивал машиниста словами:
– - Вы не беспокойтесь... партизан здесь нет... А мы прорвемся, да, обязательно... А вы скорей... А... Мы, все-таки...
Машинист был доброволец из Уфы, и ему было стыдно своей трусости.
Кочегар, тыча пальцем в тьму, говорил:
– - У красной черты... Видите?..
Капитан глядел на закоптелый глаз машиниста и воспаленно думал о "красной черте". За ней паровоз взорвется, сойдет с ума.
– - Все мы... да... в паровоза...
Нехорошо
Незеласов внезапно выскакивал из паровоза и бежал по вагонам крича:
– - Стреляй!..
Для чего-то подтянув ремни, солдаты становились у пулеметов и выпускали в тьму пули. От знакомой работы аппаратов тошнило.
Являлся Обаб. Губы жирные, лицо потно блестело, и он спрашивал одно и то же:
– - Обстреливают? Обстреливают?
Капитан приказывал:
– - Отставь!
– - Усните, капитан!
Все в поезде бегало и кричало -- вещи и люди. И серый щенок в купэ прапорщика Обаба тоже пищал.
Капитан торопился закурить сигарету:
– - Уйдите... к чорту!.. Жрите... все, что хотите... Без вас обойдемся.
И визгливо тянул:
– - Пра-а-апорщик!..
– - Слушаю, -- сказал прапорщик.
– - Вы-то что? Ищете?
– - Прорвемся... я говорю -- прорвемся!..
– - Ясно. Всего хватает.
Капитан снизил голос:
– - Ничего. Потеряли!.. Коромысло есть... Нет ни чашек... ни гирь... Кого и чем мы вешать будем!..
– - Мы-ть. Да я их... мать!
Капитан пошел в свое купэ, бормоча на ходу:
– - А. Земля здесь вот... за окнами... Как вы... вот... пока... она вас... проклинает, а?..
– - Что вы глисту тянете? Не люблю. Короче.
– - Мы, прапорщик, трупы... завтрашнего дня. И я, и вы, и все в поезде -- прах... Сегодня мы закопали... человека, а завтра... для нас лопата... да.
– - Лечиться надо.
Капитан подошел к Обабу и, быстро впивая в себя воздух, прошептал:
– - Сталь не лечат, переливать надо... Это ту... движется если, работает... А если заржавела... Я всю жизнь, на всю жизнь убежден был в чем-то, а... Ошибся, оказывается... Ошибку хорошо при смерти... догадаться. А мне тридцать ле-ет, Обаб. Тридцать, и у меня ребеночек -- Ва-а-алька... И ногти у него розовые, Обаб?
Тупые, как носок американского сапога, мысли Обаба разошлись в непонятные стороны. Он отстал, вернулся к себе, взял папиросу и тут, не куря еще, начал плевать -- сначала на пол, потом в закрытое окно, в стены и на одеяло и, когда во рту пересохло, сел на кровать и мутно воззрился на мокрый живой сверточек, пищавший на полу.
– - Глиста!..
IV.
На рассвете капитан вбежал в купэ Обаба.
Обаб лежал вниз лицом, подняв плечи, словно прикрывая ими голову.
– - Послушайте, -- нерешительно сказал капитан, потянув Обаба за рукав.
Обаб
– - Стреляют? Партизаны?
– - Да, нет... Послушайте!..
Веки у Обаба были вздутые и влажные от духоты и мутно и обтрепанно глядели глаза, похожие на прорехи в платье.
– - Но, нет мне разве места... в людях, Обаб?.. Поймите... я письмо хочу... получить. Из дома, ну!..
Обаб сипло сказал:
– - Спать надо, отстаньте!
– - Я хочу... получить из дома... А мне не пишут!.. Я ничего не знаю. Напишите хоть вы мне его... прапорщик!..
Капитан стыдливо хихикнул;
– - А. Незаметно этак, бывает... а.
Обаб вскочил, натянул дрожащими руками большие сапоги, а затем хрипло закричал:
– - Вы мне по службе, да! А так мне говорить не смей! У меня у самого... в Барнаульском уезде...
Прапорщик вытянулся как на параде.
– - Орудия, может, не чищены? Может приказать? Солдаты пьяны, а тут ты... Не имеешь права...
Он замахал руками и, подбирая живот, говорил:
– - Какое до тебя мне дело? Не желаю я жалеть тебя, не желаю!
– - Тоска, прапорщик... А вы... все-таки!..
– - Жизненка твоя паршивая. Сам паршивый... Онанизмом в детстве-то, а... Ишь, ласки захотел...
– - Вы поймите... Обаб.
– - Не по службе-то.
– - Я прошу...
Прапорщик закричал:
– - Не хо-очу-у!..
И он повторил несколько раз это слово и с каждым повторением оно теряло свою окраску; из горла вырывалось что-то огромное, хриплое и страшное, похожее на бегущую армию:
– - О-о-а-е-гггы!..
Они, не слушая друг друга, исступленно кричали до хрипоты, до того, пока не высох голос.
Капитан устало сел на койку и, взяв щенка на колени, сказал с горечью:
– - Я думал... камень. Про вас-то?.. А тут -- леденец... в жару распустился!..
Обаб распахнул окно и, подскочив к капитану, резко схватил щенка за гривку.
Капитан повис у него на руке и закричал:
– - Не сметь!.. Не сметь бросать!..
Щенок завизжал.
– - Пу-у!..
– - густо и злобно протянул Обаб -- Пу-усти-и...
– - Не пущу, я тебе говорю!..
– - Пу-усти-и!..
– - Бро-ось!.. Я!..
Обаб убрал руку и, словно намеренно тяжело ступая, вышел.
Щенок тихо взвизгивал, неуверенно перебирая серыми лапками по полу, по серому одеялу. Похоже было на мокрое, ползущее пятно.
– - Вот, бедный, -- проговорил Незеласов и вдруг в горле у него заклокотало, в носу ощутилась вязкая сырость. Он заплакал.
V.
В купэ звенел звонок -- машинист бронепоезда требовал к себе.
Незеласов устало позвал:
– - Обаб?
Обаб шел позади и был недоволен мелкими шажками капитана.