Броневой
Шрифт:
Виноват ли он сам, Малярийкин? Мог ли догадаться?
Конечно, мог. Больше того — до-га-да-лся. Сразу было видно, здесь что-то не так. Не бывает такой вот прухи. Лотерейный билетик выигрышный, купюрки из рукава, бриллианты из воздуха. Не бывает!
Но почему именно Наш-ангар?
Как там прошамкал Калмыш?
Шапрон…
А ведь действительно — Шапрон! Кто мог в принципе придумать подобный зверский расклад, кроме долбанутого топ-танкиста, супер-классного механика и водилы? Кому, кроме чехов, угрожал Юнга более всего, если не чемпиону игр КТО? Кто посоветовал чехам — криминальным лидерам северо-западных окраин — их убогую, ничтожную мастерню?
— Сука! — Тихо прогундел под нос Малярийкин. — Вот же ты сука, товарищ Шапронов. С-сука! С-ссссууука!!!
Эхо отразилось от кровли. Эхо показалось зловещим. Нет, надо сдерживаться. Эмоции делу только вредят. Только какому вот на хрен делу? Всё было кончено.
Дело. Бизнес. Бабло и будущее. Авторемонт. Дружба. Тайная любовь к чужой девушке. Всё.
Маляр обернулся. Взгляд автоматически упёрся в дверной проём с распахнутой настежь дверью и оттого очень белый и светлый от проникавших через него солнечных лучей. Однако глаза сквозь распахнутую дверь видели не солнечный свет. По телу медленно и тяжко, словно бульдозер, прокатилась вязкая, обжигающая волна. Маляр вдруг ясно и как бы даже пронзительно осознал: это самое «всё» — было ничем по сравнению с единственной настоящей потерей. В дверях разрушенной мастерни лежала ласковая девочка Ника. И сверлила пустыми глазками пустой потолок.
Шапронов, ну как же так?!
Сильно захотелось сдохнуть.
Лечь рядом с корешем и подругой на бетонном полу. И валяться так. Долго-долго.
Но для ничтожного человечка из ничтожной автомастерской подобные желания были слишком уж понтовиты. Чай не бандюк, статусом не вышел.
Маляр тягуче, словно через силу, выпрямил скрюченную горем спину. Она не выпрямилась полностью — мешала травма позвоночника, полученная ещё в детстве, при родах. Однако в пол он уже не смотрел. Только вверх и вперёд!
Пошарив рядом, Малярийкин нащупал рукой брошенный обрез. Из мастерни надо было валить. И валить быренько — это подсказывала не только логика, но и собственный подпотевший зад.
В любой момент могли вернуться КТОшные мстители-отморозки и «отморозить» уже Маляра — по полной схеме с битами по челюсти, выдавленными зенками и прочими «чешскими» чудесами вроде многочасовой удавки, совмещенной с бдением в собственной моче на раздробленных коленях. Этот мир, как и все прочие, делил людей на тех, кто пугает и тех, кто пугается. Чехи пугали. Ну а работяги, вроде Маляра с Калмышем, могли только ссать под себя, да хорониться где-нибудь в очкурах, коли уж впали в гангстерскую немилость. Селяви, как говориться, доунт край.
Да и чем его смерть поможет мёртвому товарищу с почившей подругой? Ничем. Разве что Шапрона лишний раз насмешит. Камышев пока дох, вероятно, забавно слюни пускал. И рожа интенсивно краснела над удавкой. Смешно, оборжаться! Так что чехи с Шапроновым здесь не только мочили. Но и весело провели время. Наверняка. Бандерлоги — бандерлоги и есть …
— Не-ет, гады, только не в этот раз, — пообещал сам себе Маляр, имея ввиду, что дохнуть здесь и сейчас он точно не собирался.
И всё же перед ретирацией следовало потратить несколько минут. Вытащить деньги из тайника. Собрать личные шмотки — их слава богу было совсем немного. А также ещё более немногочисленные ценные вещи, которые можно было продать. Например, лёгкий, но дорогостоящий инструмент, измерительные
Хотел поцеловать в губы. Посмотрел в остекленевшие глаза. Маляр помнил, какими красивыми они были. Теперь напоминали мутные куски пластмассы. Всё же сучья жизнь вокруг, верно? Маляр вздохнул. На поцелуй не хватало решимости. Ника была мертва.
Маляр накрыл труп девушки покрывалом (Калмыша почему то не накрыл). Поднял с пола слепленную Никой глиняную фигурку самого себя, вытер от крови, сунул в карман. Зачем — не знал сам. Может, из ностальгии.
На этом прощание с мастерской закончилось.
Сев в муравейку, Маляр быстро укатил в ночь.
4. ночь
Спустя шестнадцать часов от описанных событий, Элена Прекрасная и Петюня Малярийкин сидели у неё на квартире. «Секретной» квартире, как её называла сама хозяйка. Хатка была милой, небольшой, солнечной, небогато, но уютно обставленной и предназначалась вот для таких необычных встреч, одна из которых имела место в данный момент между дивой и автомехом. Лена угощала Малярийкина чаем с печенюшками и от всего этого мозгодробительного несоответствия между кровавой трагедией в Наш-ангаре и ласковыми солнечными лучами в Лениной квартире у Малярийкина уже начали плыть извилины. Но он держался, стараясь находить песчинки рационального в том сумасшедшем бездонном океане, который омывал его огромными волнами последние шестнадцать часов.
Приехав в Скайбокс в середине ночи, он бросил муравейку в каком-то закоулке и бездумно шлялся по центральным кварталам города, не понимая сам, чего хочет и чего рыщет. С точки зрения жителя окраины, Скайбокс был более чем интересен. Например, стереовизоры, расположенные прямо на улицах Скайбокса, демонстрировали одиноким прохожим, не спящим в это полуношную пору в силу бессонницы, лунатизма или приверженности героину, зрелищные схватки КТО. Среди наиболее красочных и часто повторяющихся сценок преобладали, разумеется, выдающиеся по производимому эффекту, ролики с товарищем Шапроном.
Улыбка Шапронова, то и дело расцветавшая на экране, откровенно бесила Малярийкина. Не потому что она была неоправданна (Шапрон, и правда, мастерски проводил бои), а потому, что после случившегося в мастерне любые успехи этого урода вызывали острое чувство истинно вселенского неверия в мировую справедливость. Как если бы Малярийкин словно Моисей познакомился лично с Господом Богом, но при этом узнал, что тот педофил.
Надо сказать, что в Малярийкине в эти удивительно сложные и долгие часы его удивительно несложной и недолгой жизни боролись противоречивые чувства. С одной стороны, Маляр сознавал, что случившееся — всего лишь один из банальных эпизодов окружающей мерзкой реальности — реальности, подчиненной бандитам-отморозкам, отморозкам-буржуям (типа менеджеров и акционеров ВТЭК), а также всем прочим отморозкам этого отмороженного мира. Ника и Калмыш погибли не потому, что это было не справедливо, ужасно и как то ещё. А потому, что в послевоенном Новосибирске людей убивали много и часто, и вот так вышло, что очередными жертвами очередного бандитского беспредела стал именно их (очередной) маленький коллектив.