Брошенные машины

Нун Джефф

Женщина налила себе выпить и только потом подняла глаза и повернула ко мне свое усталое, изможденное лицо. Теперь я заметила, что у нее подбит один глаз. Багровый синяк. У нее на шее по-прежнему была цепочка с двумя бусинами. Я пока не поняла, что со мной происходит и к чему все идет, но оно началось там и тогда, в темном туннеле. Когда эта женщина протянула мне руку. Когда мы прикоснулись друг к другу.

— Мне нужен…

— Я знаю, кто тебе нужен. — Она отпила вина, и оно потекло у нее по подбородку. Она нахмурилась, а потом указала кивком на еще одну дверь. — Он тебя ждет.

— А разве Коул знает…

— В

той комнате.

Я подошла к двери. Там, внутри, горел свет. Бледный мерцающий свет — лиловый. Он как будто струился по мебели мягкими складками. И у этого света был запах, сладкий химический привкус. Я столкнулась с такой концентрацией в первый раз. Голова закружилась. Мне показалось, что я сейчас упаду в обморок. По коже как будто прошел электрический ток. Я застыла в дверях, не в силах сдвинуться с места. Прямо напротив двери было большое, во всю стену, окно. Выход на балкон с видом на темное море. Луна по-прежнему не упускала меня из виду, следила за мной повсюду. Пока я поднималась в квартиру, начался дождь. Капли были как мелкие пятнышки на стекле. На балконе стоял человек. Сгорбленная фигура. Еще один маленький мальчик сидел за журнальным столиком и внимательно изучал шахматную доску с расставленными фигурами. Ни человек на балконе, ни мальчик не обернулись ко мне.

Я прошла в комнату. Роскошный кожаный диван, картины на стенах, настоящие картины в рамах, мягкий клетчатый ковер, длинные ряды книжных полок. Но когда мои глаза привыкли к свету, я разглядела, что диван был очень старый, потертый, а кое-где даже порванный, так что набивка торчала наружу. На ковре темнела лужа пролитого вина, засыпанная солью. Пейзажи на картинах были испачканы чем-то коричневым. У меня за спиной раздался тихий вздох. Как будто кто-то задержал дыхание. У двери в кухню стояла женщина, горящий кончик сигареты у нее во рту поблескивал в бледном свете. Я подошла к ближайшей книжной полке. Там стояли детективы, почти все — одного автора, модного несколько лет назад. Я взяла одну книжку. «Разорванная спираль». Книга буквально рассыпалась по страницам, когда я открыла ее. Пахнуло плесенью. Слова развеялись в пыль.

Когда я обернулась, комната неловко качнулась, и пространство как будто сместилось. На мгновение стало темно. Перед глазами поплыли какие-то мутные разноцветные пятна; постепенно они разделились и вновь обрели четкую форму предметов. Комната изменилась.

Дверь, через которую я вошла, располагалась теперь не напротив окна, а вплотную к нему. На балконе стояла женщина. Мужчина — сгорбленная фигура за залитым дождем стеклом — куда-то пропал. Картины переползли на другую стену. Занавеска из бусин на второй двери заметно дрожала, как будто кто-то прошел сквозь нее — только что. Бусины постукивали друг о друга.

Комната продолжала кружиться.

Мальчик за шахматной доской — раньше он был у меня за спиной — теперь сидел сбоку. Это был тот же самый мальчик, который провел меня в кухню. Как же я не заметила, как он сюда проскользнул?

Я обхватила ладонями щеки. Как мне справиться с этим наплывом сигналов, с этой дурнотой? Я вдруг пожалела, что рядом нет Тапело. Она бы мне подсказала, что делать.

Вошел еще один мальчик. Из двери на кухню. Тот же самый мальчик. Еще один.

— Привет, — сказал он. — Ты меня не заметила? Я спрятался.

— Нет.

— Меня

Алекс зовут. А тебя?

— Марлин.

Мальчик сел рядом с тем, первым. Со своим близнецом. У них у обоих были длинные светлые волосы. Одинаковая прическа. И одинаковая одежда: зеленые брюки и красный свитер с большой буквой А, вышитой на груди. Я уже не различала, кто из них кто.

В углу стоял большой письменный стол. Тонкие струйки лилового света медленно переливались в луче от настольной лампы, под которой поблескивала старая пишущая машинка. Я шагнула к столу. Там была стопка листов. Мне нужно было узнать, что там написано.

Женщина вернулась с балкона в комнату. Один из мальчиков встал с дивана. Женщина села на его место, а мальчик ушел на кухню. Мы трое медленно переместились в пространстве, под странным углом друг к другу. Вроде бы стол никуда не делся, но он тоже сместился, ускользая от взгляда. Двое мальчиков сидели за шахматной доской. Третий мальчик — точная копия первых двух — стоял рядом с книжными полками.

— Ты меня не заметила? Я спрятался.

— Нет.

Его лицо озарилось улыбкой.

— Меня Алекс зовут. А тебя?

— Марлин.

Я все же дошла до стола. Там все было разложено в идеальном порядке: ручки, блокнот с разлинованными листами, ножницы, жидкая замазка. Маленькие часы с затемненными цифрами.

Теперь я увидела, что пишущая машинка сломана. Рычажки с буквами были согнуты или надломлены; размотавшаяся лента оплетала клавиши.

На столе стояла фотография в серебряной рамке. Я взяла ее и принялась вертеть так и этак, наклоняя под разными углами, пока сквозь трескучие искры шума не проступило изображение. Маленький мальчик. Точно такой же, как и мальчики в комнате, — но не такой аккуратный и чистенький. Больше похожий на настоящего. Живой.

Я прочитала название рукописи, на верхнем листе. «Демон Максвелла. Роман Томаса Коула». Я просмотрела страницы. Книга была написана от руки, небрежным размашистым почерком. Чернила были какие-то странные — до сих пор влажные. На всех страницах, даже на самых первых. Может быть, так и задумано? Может, они вообще никогда не высохнут? Поначалу слова расплывались и никак не желали читаться, но потом все-таки сфокусировались.

Смерть не способна осознавать себя. Представим себе существо, скажем, женщину, которая умерла и не знает об этом; и поэтому продолжает жить. Призрак, не ведающий о своем истинном состоянии, пленница неизбывного одиночества, которое не поддается ее пониманию, — эта женщина может только пронизывать этот мир, проходя насквозь. Все, к чему, как ей мнится, она прикасается, — на самом деле она ничего не касается. Все, что она любит…

Капля упала на лист, и слова расцвели бледно-голубым цветком. В глазах на миг потемнело. А потом их обожгло взвихренным разноцветьем.

Комната закачалась и поплыла.

Теперь за шахматной доской сидел только один мальчик. Двое других разлеглись на диване и принялись по очереди проговаривать буквы алфавита. Женщина исчезла. Воздух дрожал зыбким маревом жара. Занавеска из бусин на второй двери искрилась вспышками света. Всплеск движения у окна. Лицо, прижавшееся к стеклу с той стороны. Он смотрел на меня, этот четвертый мальчик. Он что-то сказал. Улыбнулся. Страница выпала у меня из рук.