Бруски. Том 1
Шрифт:
– Черт, – бормотал Яшка, ныряя по ухабам, – Железный…
Он шел, торопился, и, несмотря на жестокий мороз, вскоре ему стало совсем жарко. Он распахнул полушубок и прибавил шагу. Увидав спускающегося с горы на санях крестьянина, решил нагнать его и попросить подвезти. Ударился бегом. На спине заболтался мешок – сапог каблуком бил в спину. Яшка некоторое время терпел удары, ежился, потом ему стало невыносимо больно. Он остановился и второпях перекинул мешок, перевертывая сапогами кверху, и тут же (Яшка потом и сам этому удивлялся и не раз говорил
2
Егор Степанович еще с вечера почувствовал тревогу. В самом деле: зачем вернулся Яшка? Паспорт, слышь, забыл. Зачем ему понадобился паспорт, коль он едет к самому знатному человеку в губернии? Нет, тут что-то другое… Паспорт понадобился, так о нем и хлопочи, а он, вишь ты, весь вечер мыкался по Широкому Буераку, кого-то разыскивал. Значит, тут не то. Яшка что-то задумал, готовит что-то и непременно хочет или крылья подрезать Егору Степановичу, или что…
– И подрежет. И не моргнет… подрежет.
Утром в предчувствии беды он вскочил с постели необычно рано, ни за что ни про что ошпарил злобой Клуню, выбежал во двор, потолкался в сарае, затем слазил в своей потайник-чуланчик и только под конец хватился:
«Лыки? Про них может доказать?»
Егор Степанович вот уже второе лето драл лыки в государственном лесу. Под вечер идет с поля, в чащу заберется, обдерет не один десяток молодых лип, в пучочки лыки свяжет и сторонкой, воровским шагом – лыки в амбар на подлавку. Вспомнив об этом, он перебежал двор, выскочил в заднюю дверцу сарая, а через несколько минут большой ключ уже скрипел в замке, и рогулька открывала секретные запоры изнутри амбара.
Войдя в амбар, Егор Степанович как будто только теперь заметил, что лык действительно много: лаптей наплетешь на все село.
«Может доказать, а за это и штраф могут… могут и посадить… нонче рады придраться… Куда бы это, а?»
Промял снег кругом амбара, думал в снег потыкать лыко. Да снегу еще не сугробами навалено, чтобы в нем можно укрыть. Да и когда? Сейчас? Народ увидит, а под вечер – поздно.
– Ах ты, елки-палки… Кто это?
Заслыша приближение шагов, он оторвался от сусека, но, увидав бороду Ильи Максимовича, успокоился, выпрыгнул из амбара, плечом притворяя дверь.
– Ты, – Егор Степанович, случайно, – глядя в сторону, заговорил Илья Максимович, – не знаешь, надолго Яков-то твой в город ушел?
Егор Степанович удивился:
– Ушел? Пришел! А что тебе?
Плакущев присел на пороге амбара.
– Что? Отцовское сердце болит. Тебе только одному: Зинушку вечор, – Плакущев стряхнул слезу, – из петли вынул. Глупая!
– Ой, что ты?
– Прихожу со сходу, в сени сунулся – хрипит что-то. Думал – теленок запутался. Теленок у нас заболел. Спичкой чиркнул – она висит.
– Ну?! Удавилась?!
– Отходили. Как-то невдомек все с делами… А ведь вечор в совет шел, показалось – она плачет…
– Ах, ты!
– Ты, – Плакущев глянул в сторону, – уговор летний помнишь?…
Помолчали… У Егора Степановича в голове, будто во тьме фонарики – мысли радостные:
«Вот случай… Пускай сам обделывает… дела… Кирьку припрет к стенке: от него Кирька… Яшке с лыками и не удастся».
– Род мне твой по нраву, – продолжал Плакущев, чертя валенком снег, – да и Яков парень крепкий.
Опять помолчали.
– Помню, – взвизгнул Егор Степанович. – Да ведь нонче как? Я бы со всей охоткой, а он свое. Нонче, сам знаешь, своей вот сиделкой – и то, не спросясь, не садись.
– Так-то так… да ведь уломать можно… раздразнить парня.
– Раздразнить? – засмеялся Чухляв. – Нонче их девками не раздразнишь… Это нас, бывало, – девок мы не видали. А нонче они с пеленок около девок. Впрочем, с тобой я согласен – мое согласие даю.
Дорогой Егор Степанович говорил о свадьбе, намекал на Кирилла Ждаркина… говорил о том, что и сам-то он теперь совсем уверовал в то, что председатель сельского совета – голова на селе и в делах всяких может сделать многое… Шлёнка, конечно, какой председатель – горе… Кирька – вот у этого голова действительно на все село. Хорошо Илья Максимович сделал – Кирьку посадил, а Шлёнку метелкой из совета. Кирька подходящ… Вот на него непременно следует поднажать… Как об этом думает Илья Максимович?
На этом они разошлись…
Во двор Егор Степанович вошел совсем веселым. Он даже курам, которые шевырялись в неположенном месте – около крыльца, – бросил парочку ласковых слов. Но, войдя в избу, сразу обалдел: около Клуни сидел Яшка и тряпкой стирал пыль с яловочных сапог Пчелкина.
Егор Степанович тихо скрипнул зубами.
– Что за сапоги? Без спросу всякое в дом тащишь!
– А ты и не знаешь, что за сапоги?
– И не видел.
– Ну-у? А у тебя в чулане лежали. Сами, видно, залетели? Стыда у тебя никакого нет – у вдовы сапоги слямзил!
«Ах, пес! – долбанул его про себя Егор Степанович. – Вот и огласка!.. Ах, ты, дьявол. Вырвать у него их?»
– Сейчас председатель за ними придет. Хоть обтереть, – намеренно подчеркнул Яшка.
Перед Егором Степановичем: стол в сельсовете, секретарь чертит протокол, а пришедшие мужики смеются:
– На такое кинулся: у вдовы беззащитной сапоги слямзил. Э-э-эх ты, жила!
Конечно, Егор Степанович откажется. Знать не знает, откуда сапоги – это Яшка по злобе на него. Перед судом он чист. Да ведь молву-то никаким судом не прикроешь!
– И за лыками еще придет Ждаркин… Сказывают, в совет дали знать про твои лыки.
Нет, уж это слишком. У Егора Степановича, будто во время жатвы, покатился пот градом, задрожали поджилки.
А во дворе кто-то стукнул, кто-то обтирал ноги у порога. Почему-то смолкли и Яшка и Клуня. Дверь скрипнула.
– Здорово, – проговорил Кирилл Ждаркин, – где хозяин?
Егор Степанович сорвался с лавки, кинулся к Ждаркину, за плечо, за полушубок легонько рукой тронул.