Брусничный холм
Шрифт:
Скоро в сбивчивом рассказе девочки начали появляться долгие паузы. Берта поняла, что поток обид, которые Маруся долго держала в себе, иссякает. Вот-вот она замолчит, и Берте нужно будет сказать что-нибудь веское, правильное, дать мудрый совет взрослого человека. От этой мысли засосало под ложечкой. Берта уже открыла рот для того, чтобы произнести совет, но вместо этого вылетел вопрос:
– Что же ты не уедешь?
Девочка погладила покрышку и ответила тихо-тихо:
– А вы не знаете? Забрать ребенка из лагеря могут только взрослые.
Она замолкла с таким видом, что Берта поняла:
– Ладно, я не против, что ты немного покачалась на моих качелях. Но не говори никому об этом месте и никого сюда не приводи.
Маруся подняла на нее огромные глаза, полные немого укора. Немой укор обычно выглядит как едва сдерживаемые слезы. «Эх, – говорил этот взгляд, – разве вы до сих пор не поняли? У меня нет ни одного близкого человека, которому я могла бы что-то рассказать или куда-то позвать за собой…»
Берта смутилась от этого взгляда и попыталась сгладить впечатление. Она заговорила так участливо, как только могла:
– В общем, не гуляла б ты по лесу одна. Здесь лисы, волки, медведи и все такое, а у тебя еще имя такое сказочное – Машенька.
– Маруся. Мама назвала меня Марусей! – отрезала девочка и уставилась на свои сандалии.
– Ну, я предостерегла. Это чудо, что ты до сих пор не заблудилась, – сказала Берта и призадумалась: может, улыбнуться девчонке этакой ободряющей улыбкой? А, не стоит. Все равно Маруся не поднимает глаз.
Девочка ничего не ответила. Берта неловко потопталась на месте, подумала: не предложить ли Марусе напоследок покачаться еще немного, раз уж ей так понравился «бычок»? Но Маруся первой вежливо и сухо попрощалась и ушла. Берта отчего-то рассердилась. Она села на качели. Оттолкнулась ногой.
Повсюду гудели луговые шмели. Или это незримые токи? С легким испугом Берта поняла, что это такое шумит вокруг и внутри нее.
– Во мне заводится электричество!
Это плохо изученное наукой явление представляло собой необычайный зуд, который понуждал Берту совершать самые странные поступки в ее жизни. И даже поступки, которые могли пойти ей во вред.
Она вспомнила, как в прошлом году заявилась в детский лагерь с огромным навесным замком и положила его на стол директрисы. Директриса была маленькой, ниже Берты. Над столом виднелись только директрисино личико и острая копна светло-каштановых волос, крепко слепленных лаком, точно она зачем-то взгромоздила на голову торт «Муравейник».
– Вот вам, – сказала Берта.
– Что это? – изумилась директриса, глядя на нечто огромное, ржавое, из книжек о страшных темницах и подвалах.
– Посадите ваших детей под замок! – велела Берта. – Эти безобразники совершенно не умеют себя вести. Они оставляют мусор и ломают ветки в лесу – раз. Напугали бобров у реки – два. А между прочим, это почтенное семейство живет в наших краях уже десять лет!
– Чье семейство?
– Бобров, разумеется! И еще они постоянно шумят –
– Кто? Бобры?
– Дети! – сказала Берта и так посмотрела на директрису, что та покраснела до корней волос и начала обмахиваться газетой.
Да, в прошлом году Берта сумела приструнить весь лагерь. Самой приятно вспомнить! Неужели этим летом ей снова выходить на тропу войны?
Она встала с качелей, полная решимости. И неожиданно подумала: надо же, дразнить человека за волосы на руках!..
– Что такое? Я жалею безобразника с «галер»? – удивилась Берта. – Но это же не мое дело!
Вдруг качели и вся секретность, которую она возвела вокруг, показались ей глупой выдумкой. За что она так переживала? За старую покрышку и веревку? Ей расхотелось слушать любимых блогеров Дашу Две Метелки, Шарманкуса и ОбаЛенского.
Что за день такой – все идет наперекосяк, начиная с жареной рыбы! Берта вздохнула и отправилась домой.
Глава четвертая,
в которой Берта жалит кое-кого крапивой
Берта разглядывала в зеркале облупленный нос. Верная примета: загорел на солнце нос – пришла пора собирать землянику. Она открыла кран и предупредила Мирту:
– Я с тобой помирилась.
Мирта молчала.
– Раз со мной тут никто не разговаривает, я пошла собирать землянику, – решила Берта.
Стоял солнечный день. Берта бодро шла по лесу к секретной земляничной поляне. Она даже принялась напевать под нос, как вдруг услышала голоса. Она прошла еще немного вперед, и смех, вопли, оклики стали громче. Какой же нормальный человек будет так возмутительно вести себя в лесу? Лес требует уважения. Берта прорычала от досады. Она догадалась, кого увидит за елками и соснами. Разумеется, безобразников с «галер»!
Они устроили привал на лесной поляне: побросали рюкзаки, расстелили на земле непромокаемую скатерть. Ветер гонял по траве смятый пластиковый стаканчик, обрывок газеты, фантик от шоколадки. Кто-то неумело тренькал на гитаре. Кто-то вырезал на сосне корявые буквы. Высокая девушка в очках – очевидно, вожатая – говорила и размахивала руками, но ее никто не слушал. Берта заскрипела зубами, подглядывая из-за кустов. На краю поляны она заметила недавнюю знакомую. Маруся сидела в одиночестве.
Берта сделала несколько шажков в сторону и насторожилась, услышав близкий разговор. У зарослей дикой малины что-то затевалось. Берта палочкой раздвинула листья. Она увидела склонивших головы друг к другу ребят. Полная девочка держала в руках небольшой предмет и шепотом давала указания:
– Мила, ты ее отвлекай, а ты, Тим, прячь это в ее рюкзак. А я подниму тревогу. Все понятно?
Заговорщики покивали.
– Ух, какие нескучные каникулы я ей устрою! – пообещала Олисса, ведь это была именно она.
Берта бесшумно передвигалась вокруг поляны, следя за каждым шагом операции. Операция оказалась такой банальной, что Берте стало скучно и тускло на душе, и она легла на землю. Как много всего можно увидеть лежа на земле: расщепленные клестами шишки, трухлявую жердь, мягкие побеги на елях, словно деревья обмакнули ветви в молочные сумерки. Воздух внизу тяжелее, и Берта почти заснула, когда поляну потряс вопль: