Брусничный холм
Шрифт:
– Не знаю, – призналась Маруся. – Сгоряча, наверное.
Берта остановилась и посмотрела девочке в глаза.
– Никогда не называй меня б-бабушкой, – произнесла она. – Терпеть не могу.
Они пошли дальше.
– А куда мы идем? Правда в лагерь, к директору? – спросила Маруся, когда они вышли из леса.
– Несомненно, – ответила Берта.
Маруся скисла. Она молча сделала несколько шагов и остановилась. Берта тоже замедлила шаг, оглянулась на девочку. Маруся насупилась.
– Идем, – сказала Берта.
Маруся не тронулась с места.
–
В глазах Берты сверкнули зеленые искры. В ней просыпалось электричество.
– С места не сдвинусь! – пообещала Маруся и сжала кулаки. – Пусть меня съест медведь. Лучше так, чем с этими до конца лета!
– До конца лета? – Берта чуть не присвистнула. – Это же еще два с половиной месяца!
Девочка кивнула. Она даже побледнела от решимости погибнуть в лесу. Тогда Берта не менее решительно велела:
– Дай-ка мне твою косынку.
Девочка удивилась, но достала из рюкзака косынку с эмблемой лагеря. Берта обмотала руку тканью, сорвала пучок крапивы и призвала Марусю немножко потерпеть.
Глава пятая,
в которой Берта думает так быстро, что не успевает задуматься
Светло-розовое здание с четырьмя колоннами когда-то принадлежало колбасному заводу. Берта помнила старую шутку отца, которую нельзя было выносить из дома: о том, что четыре колонны символизируют лень, чревоугодие, хитрость и глупость колбасных начальников. «Что такое чревоугодие?» – спросила маленькая Берта, остальные-то слова ей были известны из длинных домашних нотаций. «Кому-кому, а не тебе об этом спрашивать! – строго ответил отец. – Кто вчера съел все варенье?»
Завод давным-давно закрылся, здание стояло пустым, пока пару лет назад его не занял детский лагерь «Мечта».
Из кабинета директора пахло колбасой. Берта никак не могла понять: остался ли неистребимый запах от завода, или директор только что пообедал.
Он поднял голову необычной грушевидной формы. «Наверное, раньше был военным, и ему сдавило череп каской», – с уважением подумала Берта и сказала:
– Здгавствуйте.
Ей показалось, что картавость – отменная маскировка. «Все равно что фальшивая борода для грабителя», – хихикнула она про себя.
– Здрав… а что это с ребенком? – встревожился директор.
Маруся, остановившись перед директорским столом, молча вздохнула. Все ее лицо, и руки, и ноги были покрыты волдырями.
– О, у нее началась стгашная аллеггия на цветы, котогыми загосла ваша теггитогия. Девочка тотчас позвонила домой с телефона лагегя. Я пгиехала по пегвому зову! Я готова забгать ее сейчас же.
– Подождите, – сказал директор и постучал карандашом по столу. – Вы кто? Бабушка?
– Гм. Да вы меня слышите? Стгашная аллеггия! Начинается с безобидных волдыгей, затем состояние больной ухудшается, она начинает синеть и свинеть… то есть газдуваться. Вот до таких газмегов. – Берта развела руки в стороны. – Нет, все-таки вот таких. – Она развела руки еще шире. – Ничего не поделаешь
Директор изменился в лице. Берта видела: он совсем не хочет нести ответственность за больного невесть чем ребенка.
– Значит, вы бабушка, – сказал он со вздохом и потер глаза до громкого, стекольного хруста.
Берта покосилась на Марусю. Та стояла молча, ссутулившись. Берта постучала пальцем ей по спине и жестом показала: выпрямись.
– Я сочувствую сложившейся в вашей семье тяжелой ситуации, – сказал директор.
Маруся нервно дернула плечиком. Берта закивала, хотя не очень понимала, о чем это говорит директор. Он продолжил:
– Но вы понимаете, что по правилам я должен позвонить отцу девочки и взять его разрешение. Таковы правила.
Директор в подтверждение своих слов махнул рукой в сторону набитых бумагами шкафов. Берта посмотрела, куда он указывает, увидела над шкафом плакат с правилом: «Будьте вежливыми! Не забывайте говорить ”спасибо“ и ”пожалуйста”!»
Берта покачала головой и велела девочке:
– Подожди меня в холле, пожалуйста.
Красная от волдырей Маруся замялась. Берта положила ладонь ей на лоб и сказала с тревогой:
– Похоже, темпегатуга поднимается. Оставь нас. Я все улажу, – и ласково улыбнулась Марусе.
Едва за девочкой закрылась дверь, Берта решительно подошла к столу директора, уперла кулачки в столешницу и заявила:
– Да вы что! Отвлекать ее отца такими мелочами, когда в семье тяжелая ситуация? Вам же все известно! – Берта посмотрела на директора так многозначительно, что он заерзал на стуле. – Не надо тгевожить бедную семью, пожалуйста. Я способна все уладить сама. Спасибо! Пожалуйста! – угрожающе сказала Берта, косясь на плакат с правилами.
Она так старательно картавила, что во рту пересохло.
– Что верно, то верно, – пробормотал директор. – Бабушка-то – не чужой человек. Я бы сказал, самый родной!
Он потер виски, сказал «а!» с таким обреченным видом, будто решился на спор попить воды из речки, и положил перед собой толстенную папку. Через двадцать минут за спинами Берты и Маруси закрылись ворота лагеря «Мечта». Обе выдохнули с облегчением. Девочка едва не подпрыгивала от радости, хотя за ее плечами висел располневший рюкзак. Она даже не оглянулась на светло-розовое здание с колоннами.
Берта прищурилась и посмотрела вдаль, на ломаный строй бредущих из леса людей. Она поторопила Марусю:
– Пойдем-ка быстрей. Кажется, наши туристы-аферисты возвращаются. Ты же не горишь желанием попрощаться с ними?
– Нет!
Берта потрогала свой лоб и заметила:
– И я совсем не горю.
Они поспешили в противоположную сторону, к деревне. В рюкзаке у Маруси что-то подпрыгивало и булькало. Солнце заливало дорогу. Птицы весело щебетали. Из травы вылез маленький бурундучок, бесстрашно приветствуя путников. Берта была так довольна своими проделками, что в носу у нее покалывало, как после газировки. Настроение было хорошим, и она предложила Марусе:
Конец ознакомительного фрагмента.