Брызги шампанского. Дурные приметы. Победителей не судят

Пронин Виктор Алексеевич

— Как ты здесь оказалась? — спросил Касьянин.

— А! — Наташа махнула рукой. — Здесь никто не оказывается по собственному желанию. Все случайные. И исчезают неизвестно куда.

— Ты тоже исчезнешь?

— Конечно! И гораздо раньше, чем ты думаешь, чем я надеюсь, чем кто–то там наверху, — Наташа показала пальцем в потолок, — затевает.

— Ну ладно, это можно представить… А попала сюда как?

— А! — девушка снова пренебрежительно махнула рукой, как бы отмахиваясь и от самого Касьянина, и от его вопросов. — А ведь я могла слинять с твоими

деньгами! — неожиданно обернулась она к нему, и он впервые заметил, что она нравится ему, понял, что пришел сюда не только для того, чтобы перебедовать ночь.

— Не слиняла, значит, не могла.

— Но мысль была! — шало произнесла Наташа.

— У меня тоже бывают разные мысли.

— Например?

— Например, мне хочется, чтобы ты села рядом, а я положил тебе руку на плечо.

— О! — воскликнула Наташа. — Это от тебя никуда не уйдет.

— Хорошо бы, — вздохнул Касьянин.

— Да перестань ты вздыхать… Не поверишь, мне хочется того же… А как сюда попала… Родители устроили пэтэушницей… На штукатура решили меня выучить. Понимаешь… — Наташа быстро глянула на Касьянина через плечо, словно прикидывая, стоит ли говорить главное. — Ну, это… Стихи начала писать, а мои старики решили, что я слабоумная. Наверное, правильно решили. Но из училища я сбежала… Представляешь, вот такой дом отштукатурить?! Кончиться можно.

— Можно, — согласился Касьянин. — А у тебя есть что–то вроде вилки, стакана?

— За кого ты меня принимаешь? — Даже в темноте было видно, как обиженно сверкнули глаза у девушки. — Думаешь, я совсем, да? — Она нагнулась к сумке у дивана и вынула оттуда сверток — там оказались пластмассовые стаканчики и гибкие одноразовые вилки. Видимо, Наташа иногда перекусывала у киосков, а посуду, которую ей давали, уносила с собой. — Каково? — спросила она, укладывая вилки на газету.

— Потрясающе!

— Я не положила еще самое главное, — и Наташа между бутылок поставила на ребро пачку салфеток. — Ну? Что скажешь?

— Нет слов! — Касьянин вышиб пробку из бутылки с испанским вином и почти доверху наполнил Наташин стаканчик.

— Не много? — спросила она.

— Сухое вино… Надо уж очень много его выпить, чтобы захмелеть. А захмелеешь — тоже не страшно.

— Думаешь, мне ничего не грозит?

— Уверен.

— Жаль.

— Ну, вообще–то… — растерянно проговорил Касьянин. — Я могу, конечно, немного поугрожать… Но не слишком опасно.

— Сколько тебе лет, Илья?

— Тридцать пять… шесть… Что–то так.

— Ничего, — кивнула Наташа. — Вполне дееспособный возраст.

— Ты имеешь в виду…

— Да, — Наташа не дала Касьянину договорить. Неожиданно в дверях раздался невнятный шорох, и оба почувствовали — в комнату кто–то вошел. Вспыхнул сильный свет фонаря, осветив сначала Наташу, потом луч передвинулся на Касьянина.

— Суду все ясно, — сказал человек удовлетворенно.

— Отвали! — резко бросила Наташа.

— Отваливаю, — и мужчина исчез так же неожиданно, как и появился.

Некоторое время еще слышались его шаги по лестнице,

потом они затихли.

— Кто это? — спросил Касьянин.

— Хмырь болотный.

— Он тебя обижает?

— Он никого не обижает. Только стучит. Наша внутренняя служба безопасности.

— Кому докладывает?

— Черт его знает!

— А вообще… Тебя здесь не трогают?

— У меня «крыша». — Наташа подняла свой стаканчик, бесшумно чокнулась с Касьяниным и медленно выпила до дна. — Хорошее вино.

— А «крыша» надежная? — спросил Касьянин.

— Евладов… Слышал такую фамилию?

— Что–то знакомое…

— Если не слышал, значит, у тебя еще все впереди.

Больше никто их не тревожил, и Касьянин с Наташей без помех закончили свой полуночный ужин. Фонарь, который Наташа закрепила в кирпичном проеме, продолжал высвечивать стол, по стенам иногда проносились сполохи от проезжающих на повороте машин. Звуки, наполнявшие дом, постепенно затихли, и, когда над дальним лесом возникла еле заметная светлая полоска рассвета, дом уже спал. К этому времени на столе опустела бутылка красного вина, немного осталось и «Смирновской», которую, не торопясь, пригубливал Касьянин, закончилось все, что смогла достать Наташа в ночных киосках.

— Пора ложиться, — сказала она наконец. — Места у меня немного, так что хочешь ты или не хочешь, но придется нам с тобой спать на одном диване.

— Я не капризный, — усмехнулся Касьянин. — Привык к самым разным неудобствам.

— Ну ты даешь, Илья! — рассмеялась Наташа. — Душ не предлагаю, другие удобства тоже лучше отложить до утра…

Касьянин разулся, снял с себя пиджак, коробочку сотового телефона сунул под диван, чтобы не наступить на него в темноте. — Штаны тоже можешь снять, здесь тепло… А то утром будешь выглядеть, как последний бомжара с Павелецкого вокзала.

— Почему именно с Павелецкого?

— Потому что на Павелецком самые бомжаристые бомжи! Что ты там под диван запрятал? Деньги? Не бойся, не возьму!

— Деньги кончились. Поэтому я за них не переживаю.

— Тогда что же там?

— Телефон.

— Сотовый?! — восхитилась Наташа. — Покажи!

Рассмотрев при свете фонаря маленькую коробочку телефона, она набрала какой–то номер и, услышав идущие от аппарата гудки, тут же выключила его.

— Что же ты? Звони!

— Да нет… Поздно уже… Утром позвоню. Ложимся? — Наташа исподлобья посмотрела на Касьянина, и он понял, что в этом слове куда больше вопросов, чем может показаться на первый взгляд.

— Да, — ответил он сразу на все вопросы, которые почудились ему в голосе девушки.

— Как скажешь, — Наташа сбросила с себя синие джинсы, голубую рубашку мужского покроя и сразу стала какой–то беззащитной.

Легли рядом.

Некоторое время лежали, почти не прикасаясь друг к дружке, потом Касьянин осторожно завел руку девушке под голову и привлек с себе.

— Наконец–то, — произнесла она, и в голосе ее было облегчение. — А то как неродные.

— Породнимся, — ответил Касьянин.