Брызги шампанского. Дурные приметы. Победителей не судят
Шрифт:
— Бедолага, — прошептала она. — Он не мог даже переночевать дома. Кажется, я где–то сболтнула лишнего, — пронзило ее вдруг понимание случившегося.
Да, вчера ночью она немного поболтала с киоскером, который продал ей столько вкусных вещей — от ананаса до красного испанского вина. Тот ошалел от ночного одиночества в своей железной будке, никак не хотел отпускать ее, все зазывал в нагретую за день будку, но не очень настойчиво, не очень решительно, зная, с кем эта девушка, чьей «крышей» защищена. А Наташа разболталась от обилия денег, которые вдруг свалились на нее, от обилия покупок, которые делала
— Дура, — произнесла она вслух. — Какая дура… У него же все схвачено, все работают на него, все только и ждут, чтобы услужить, услужить, услужить…
Стихи взялась читать! Слова, видишь ли, у нее необыкновенные! Дура!
И тут ее взгляд упал на пол — в косых лучах восходящего солнца четко просматривались написанные на пыльном полу цифры. Господи, да это же телефон, о котором говорил Илья, телефон, по которому он просил ее позвонить!
Колебалась она недолго.
Прокололась, подумала она, обгадилась, теперь исправляйся. Осторожно поднялась, чтобы не наступить на цифры в пыли, чтобы не смазать их тряпкой, тапочкой, свалившейся подушкой, она сунула руку под диван и нащупала там сотовый телефон. Откинула крышечку, попыталась вспомнить, как вчера Касьянин показывал ей порядок набора номера. Нажав одну из кнопочек, которая явно отличалась от всех остальных и по размеру, и по цвету, она с радостью услышала, как из коробочки раздался сильный устойчивый звук.
Номер она набрала быстро и безошибочно.
— Да! — раздался недовольный сонный голос. Но было в этом голосе что–то такое, что она поняла — этот человек не бросит трубку в сонном раздражении, этот человек привык к тому, что гудки раздаются в самое неурочное время. В коротком «да» была готовность разговаривать.
— Я звоню по просьбе Ильи Касьянина…
— Слушаю вас.
— Вы знаете такого?
— Да! — нетерпеливо и уже с явной озабоченностью воскликнул незнакомый Наташе человек. — С ним что–то случилось?
— Его только что увезли люди Евладова.
— Откуда увезли?
— Ну… Это… От меня.
— Простите, но я снова вынужден повторить свой вопрос… — в голосе собеседника явно прозвучала досада. — Откуда увезли Касьянина?
— На пустыре стоят три недостроенных дома… Здесь собак выгуливают…
— Знаю!
— Так вот из ближайшего к дороге дома его и увезли. На джипе зеленого цвета.
— Давно?
— Минут пять назад.
— Куда? — Вопросы звучали короткие, резкие, будто собеседник догадывался о том, что Наташа в чем–то виновата.
— Я так поняла… Ну, посмотрела в окно… Они свернули в лес. Не в город, а в лес. Там есть поворот, может быть, вы видели…
— Видел.
— Так вот, на повороте дорога раздваивается… Влево пошла в новые кварталы, а вправо — узкая дорога в лес.
— Как вас зовут?
— Наташа… Егорова, если это имеет значение.
— Имеет. Давно знаете Касьянина? — Давно. С вечера.
— Вы живете в этом доме?
— Да.
— Почему Касьянин к вам пришел?
— Не знаю… Наверное, ему больше некуда было идти. Здесь все такие собрались… Те, которым некуда идти, — уже с вызовом произнесла Наташа.
— Откуда вы знаете, что его взяли ребята Евладова?
—
— Вы с ними знакомы?
— Немного.
— Работаете на Евладова?
— Почему вы так решили?
— Вы сдали им Касьянина?
— Знаете, что я вам скажу, уважаемый гражданин хороший… Мне кажется, что вы увлеклись нашим разговором. Илья просил позвонить, я позвонила. Наверное, он надеялся, что вы сможете ему помочь. Похоже, его надежды были напрасны. Я правильно понимаю?
— Круто! — восхитился Анфилогов. — Простите. Через пять минут буду на повороте. Белые жигули. Вы меня встретите.
— Зачем?
— Вообще–то да… Мы с вами увидимся позже. Наташа Егорова, — произнес Анфилогов, чтобы лучше запомнить девушку, которая звонила ему этим утром.
— Буду ждать с нетерпением, — произнесла Наташа и нажала серую кнопку телефона. Сунув коробочку под диван, она обессиленно упала на свой лежак, закинув руки за голову. — Прости, Илья, но что смогла, я сделала. Пусть теперь включаются другие силы. Я играю, в судьбу ныряю. Жизнь — блиц. Я — вист! Хотя сейчас, конечно, я в полных пасах.
После ночного дождя джип оставлял широкие и четкие отпечатки колес. Было раннее утро, и еще ни одна машина не прошла в сторону леса.
Кроме джипа.
Дорога шла в лес, потом свернула вправо, к озеру, она становилась все уже, но вдавленные следы тяжелого джипа просматривались хорошо.
Анфилогов не представлял себе, как поступит через минуту, как поведет себя, наткнувшись на банду Евладова, что скажет, да и дойдет ли дело до слов.
Сжав губы, он всматривался в дорогу, опасаясь, что джип где–нибудь свернет в сторону, а он проскочит мимо. Его «жигуленок» был куда менее проходимым и пробирался вперед уже не так уверенно и напористо.
Неожиданно пространство перед дорогой распахнулось, и следователь оказался на небольшой поляне. В стороне стоял джип, на берегу озера он увидел несколько человек.
Заглушив мотор, Анфилогов вышел из машины, осмотрелся. И сразу увидел Касьянина. Тот сидел у дерева, руки его были заведены за спину и связаны, рот залеплен широкой липкой лентой. Но что более всего ужаснуло следователя — Касьянин был каким–то мокрым, словно его только что, прямо в одежде, окунули в озеро. И только увидев в стороне канистру из–под бензина, Анфилогов понял, в чем дело, — Касьянина облили бензином, и кто знает, что он застал бы здесь, опоздай минут на пять.
— Что, начальничек, не спится? — к Анфилогову вразвалку приближался Евладов. Его широкое мясистое лицо излучало добродушие, маленькие глазки светились участием.
— Кошмары одолели, — ответил Анфилогов.
— Кошмары — это плохо… — Евладов был в обычном своем наряде — свободный спортивный костюм с разноцветными лентами, босоножки с широкими кожаными ремнями. Он оглянулся по сторонам, и его ребята сразу поняли, что надо делать, — все стали медленно стекаться с разных сторон к Анфилогову, отгораживая его от Касьянина. — Не надо бы тебе сюда приезжать, начальник. — Евладов остановился в двух шагах и, сунув руки в карманы штанов, склонил голову набок. — Здесь ты от своих кошмаров не избавишься. Здесь твои кошмары станут совершенно невыносимыми. — Евладов улыбнулся, глазки его стали совсем маленькими, тяжелые щеки дрогнули.