Брызги шампанского. Дурные приметы. Победителей не судят
Шрифт:
– Ни фига себе, – пробормотал он.
– Ничего не поделаешь, – ответил Валера и выстрелил первым в ближайшего, Гриша тут же начал стрелять в остальных. Старались попасть в грудь, в легкие, чтобы не было криков. Щелчки выстрелов раздавались часто и сухо. Через двадцать–тридцать секунд все было кончено. Тогда Валера перезарядил обойму и, обойдя все трупы, выстрелил каждому в голову – между ухом и виском. До этих выстрелов еще слышались стоны, люди бились в агонии, теперь же все были совершенно неподвижны.
– Уходим, –
– Подожди, – Валера обошел все трупы, вывернул у каждого карманы, сбросил в свою сумку кошельки, бумажники, деньги, снял с рук часы, заглянул на вешалку – там тоже обшарил карманы нескольких пиджаков. – Все, – сказал он. – Пошли.
– Ключ, – сказал Гриша.
– Я возьму. Медленно в сторону дежурной. Там лифт.
– Понял.
Едва они вышли и защелкнули дверь, к ним подошла горничная.
– Там еще кто–нибудь остался? – спросила она.
– Пьяные вусмерть, – спокойно ответил Валера. – Раньше утра вы от них ничего не добьетесь.
– Может, попробовать? Они немного задолжали…
– Не советую, – равнодушно проговорил Валера.
– Завтра так завтра, – пробормотала горничная и тоже направилась к столику дежурной.
Ребята прошли вслед за ней, вызвали лифт, вошли в него, не торопясь вошли, даже несколько замешкавшись. Говорили вполголоса, о чем–то совершенно невинном, на дежурную не смотрели, видели ее только в отражении стекла – дескать, у них своих забот полон рот. Нажали кнопку первого этажа, вышли из лифта, осмотрелись и направились к выходу из гостиницы.
Им повезло – они оказались как раз перед улицей Разина. Спустились к метро, купили свежих газет, заметили, что милиционер у входа смотрит на них если не с подозрением, то как–то неприятно, со вниманием. Потому и остановились у газетного киоска. Приезжие газет не покупают. Увидев, что люди, которые заинтересовали его, берут газеты, успокоился и милиционер.
На Курский вокзал прибыли за пятнадцать минут до отхода поезда. Мандрыка все рассчитал правильно. В вагоне почти никого не было: в купе они оказались вдвоем. Бросив сумки на вторые полки, сели за столик напротив друг друга и впервые за последний час посмотрели друг другу в глаза.
– Ну что? – спросил Гриша.
– Вроде обошлось, – ответил Валера.
– Сглупили мы, крепко сглупили.
– В чем?
– Нельзя было с этими сумками идти по городу. Такая улика, такая улика…
– Все правильно, – ответил Валера. – Я бы уложил каждого, кто попытался бы остановить меня.
– Постель берете? – спросила проводница, заглянув в купе.
– Берем, – ответил Гриша.
В этот только момент оба заметили, что поезд тронулся. Медленно поплыл мимо перрон, редкие провожающие, носильщики, киоски с водой, два милиционера, мирно покуривающие у спуска в подземный переход.
– Неужели обошлось? – пробормотал Гриша.
Вместо ответа Валера поднялся,
– Принеси стаканы, – сказал он, и только по этим словам можно было догадаться, кто у них главный. Когда Гриша поставил на столик два стакана, Валера разлил в них водку, граммов по сто пятьдесят, и, не дожидаясь, пока поднимет свой стакан Гриша, молча чокнулся и в три глотка выпил.
– С Васи причитается больше, чем он думает, – сказал Гриша.
– С Васи хорошо причитается.
А поезд набирал скорость, унося ребят все дальше от Москвы, от того опасного места, которое оставалось в гостинице «Россия». Когда совсем стемнело, Валера вынул из сумки свой пистолет и, убедившись, что в коридоре никого нет, с силой запустил самую страшную улику в приспущенное окно.
– Давай и свой, – сказал он.
Взяв из рук Гриши второй пистолет, поступил с ним точно так же. Упали пистолеты в какой–то лесной кустарник, в воду или просто в траву на расстояние не менее километра друг от друга. Когда–нибудь их, наверно, найдут, но не сразу и не один человек – это уж точно.
Валера вернулся в купе, закрыл дверь, повернул рычаг запора, поднял щеколду у второй полки, чтобы никто не мог войти в эти опасные минуты. И вытряхнул из своей сумки на нижнюю полку все бумажники и кошельки, которые успел собрать в номере. Освободив их от денег – а набралось около восьми тысяч долларов, – он взял стопку кошельков и, выйдя в коридор, с паузами, один за другим выбросил их все в окно. Вернувшись, половину денег отсчитал Грише.
– Кажется, все, – сказал он устало.
– Осталось таможню пройти.
– Авось.
В середине следующего дня позвонил Мандрыка.
– Вы уже дома? – Даже на расстоянии в несколько тысяч километров в его голосе чувствовалось облегчение.
– Добрались, – ответил Гриша.
– Все в порядке?
– Даже более того.
– Не понял?
– Их было пятеро.
– И вы…
– Да, Вася, да. Нам ничего не оставалось. Не могли же мы просто уйти. Тебя бы подвели. Вошли, как ты и велел, – в половине седьмого. Ты знал, что их будет пятеро?
– Значит, вы… – проговорил Мандрыка мертвым голосом.
– Да. Но мы дома, у нас все в порядке. И это… Нужно поговорить о деньгах. С тебя крутовато причитается.
– Поговорим, – обронил Мандрыка и повесил трубку в каком–то далеком городе. Говорить дальше у него попросту не было сил.
При въезде в Коктебель со стороны Феодосии стоит громадный щит, на котором перечислены писатели, славно здесь потрудившиеся в разные годы, – Максимилиан Волошин, Марина Цветаева, Александр Грин, Вячеслав Ложко, еще кто–то из великих. Каждый приезжающий сюда мог сразу проникнуться необыкновенностью этих мест, этих волн, этих гор.