Будь готов!(Си)
Шрифт:
— Виталий, ты в случае чего, падай и лежи как мертвый. Мы тебя прикроем…
Он бросает на меня быстрый взгляд, затем придвигается поближе и шепчет:
— Леш, ты если что — людей уводи. У нас задание — Артек отыскать. А с этими, — он машет рукой в сторону парома, — с этими и отряд юнармейцев может не справится. А может и не один…
После чего он тщательно расправляет галстук, надевает пилотку и, закинув оружие за спину, шагает к парому. А я отдаю приказание отвести грузовик за холм, лосей — туда же, всем быть возле транспорта, а сам с тремя бойцами и Чайкой осторожно
Уверенным шагом Виталлий подходит к берегу, складывает руки рупором и кричит:
— Паром! Эй, на пароме! Паро-о-ом!
После нескольких криков, с той стороны от берега отчаливает паром. На нем двое, старшего минусового или комсомольского возраста. Они размерено вращают рукоятки и паром бойко движется по водной глади. Но, дойдя до середины реки, он останавливается. Один из паромщиков поднимает рупор, прикладывает его ко рту. Над рекой разносятся слова:
— Ты, парень, кто таков будешь? И откуда?
Дальше происходит неожиданное. Четко, словно на параде, Виталька вскидывает руку в пионерском салюте:
— Спасибо великому Сталину за наше счастливое детство!
Что это он? Нет, Сталин, конечно, соратник Ленина и руководил страной, когда выстояли в страшной войне с фашистами, но причем тут это? Однако в этот момент паром начинает двигаться, а с него доносится обычный, не усиленный рупором голос:
— Ишь ты, дошли, значит, орлята-пострелята. Ты как, малый, один или с товарищами?..
Глава 2
Километрах в пятнадцати от того места, где в дотемные времена стоял на берегах Оки славный город Муром, на перекрестке дорог расположился хутор — не хутор, деревня — не деревня, а так — пяток деревянных домов с хозяйственными постройками и высокий, нарядный бревенчатый терем. К которому мы сейчас и подходим.
Сдав в гараж наш «газон» и получив заверения, что его предоставят в лучшем виде, как только понадобится, да еще и проведут ТО, отремонтируют, если будет надо и покрасят; сдав лосей на попечение двоих улыбчивых девчат, под командой пожилого дядьки-зоотехника, мы входим в это странное поселение, над которым развевается красное знамя и, к нашему несказанному удивлению, виднеется золоченый крест, как на старинных церквях.
Между теремом и домами — памятник Ленину. Почти такой же, как в наших лагерях, только чуть побольше. Ильич стоит с протянутой вперед рукой, будто собираясь нам что-то сказать. Мы все дружно остановились и отдали памятнику салют. Странно, но почетного караула перед памятником не было, зато все подножие постамента завалено чуть подвядшими цветами. Да какими! Розы, гвоздики, еще какие-то непонятные, белые, похожие на рупора… А вокруг памятника — клумба.
От памятника мы пошли к терему. Сразу видно, что это — здание общественное. Над входом на доске надпись, сделанная по синему фону белой краской «Предприятие общественного питания „Столовая № 1“». Наш провожатый — широкоплечий детинушка в застиранном камуфляже с ручным пулеметом за спиной — широким жестом распахнул перед нами дверь:
— Прошу, — и добавил в ответ на мой удивленный взгляд. — Мне в Правлении башку
Обстановка в столовой была более чем странной. То есть на первый взгляд она как раз была совсем не странной, а наоборот — совершенно обыденной. Несколько длинных деревянных столов, широкие лавки по бокам — все как у нас. Имелся даже старенький транспортер для грязной посуды, точно такой же, какой я видел в нескольких столовых Галича, Новой Костромы и других городов. В глубине зала стоял длинный прилавок со стеклянными витринами, в которых располагалось то, что предлагала Столовая № 1. Все как обычно.
Вот только сам прилавок был необычным. Сверху он был, как и во всех столовках, покрыт мраморной доской, но ниже… Вместо обычного белого пластика или крашеной деревяшки, прилавок был сварен и собран из… Ну не знаю, из чего точно товарищи колхозники эту конструкцию собирали, но первое впечатление — из бортовой танковой брони! А там, где обычно сидит приемщица талонов — настоящее пулеметное гнездо из того же материала!
Чайка чуть потянула меня за рукав. Ой, мамочка! Стены терема, снаружи казавшиеся бревенчатыми, изнутри были капитально укреплены бетоном, минимум полутораметровой толщины. Ничего себе, столовая! Да такую и батальон скандинавов не вдруг возьмет…
— Что кушать будем, ребятки? — из-за прилавка вышла женщина, которая по своим габаритам вполне могла быть Маринкиной мамой или старшей сестрой. — У нас сегодня селедка под шубой, салатик оливье, борщ украинский, суп с фрикадельками весенний, кари с рисом, антрекоты, голубцы. На гарнир каша гречневая, картошка жареная, овощное рагу. На третье компот: персиковый, вишневый и из сухофруктов. Пироженки наши попробуйте: сегодня эклеры, корзиночки со взбитыми сливками и миндальные. Очень вкусно.
— А «кари» — это что? — нерешительно спрашивает кто-то из мальков.
— А «рис» — что? — тихо интересуется Катя.
Я молчу, хотя мне тоже очень хочется узнать, что такое «персиковый».
Женщина всплескивает руками:
— Деточки, голубчики вы мои! Я сейчас, — и развернувшись назад, громко кричит кому-то за прилавком, — Андрей! Оливье, весенний, кари и персиковый компот на тридцать шесть человек! Пирожные каждому!
Затем она соизволяет заметить нашего сопровождающего и мгновенно суровеет:
— А ты, лодырь, чего сюда приперся? Дома не кормят?
Провожатый смутился и, пряча взгляд, явно не зная, куда деть руки, вдруг забасил:
— Мам, ну ты чего? Мне ж приказано их сопровождать… Ну, и пообедаю, заодно…
— Дома поешь! — решительно отрезала женщина. — Мать вчера у плиты корячилась, вам, оболтусам, и папеньке вашему, коту гулящему, пироги пекла, щей наварила, гуся зажарила, а он — здравствуйте! Явился — не запылился! А ну, марш отсюда, бездельник!
Провожатый мгновенно исчез — только дверь хлопнула. А женщина обернулась к нам и снова заулыбалась: