Будь моей

Андре Бэлла

— Но как же все могло так сильно измениться всего за неделю?

Джаника покачала головой и снова взглянула на луну.

— Этого я не знаю, — тихо произнесла она.

Оглядываясь на стол и торт, украшавший его, она встала.

— Думаю, нам лучше отправиться в отель и выяснить все на месте, потому что наш влюбленный сбежал.

«Пусть он пойдет к черту с таким обращением, а его поцелуй лучше всего поскорее забыть», — лихорадочно думала Лили. Она бежала босиком по булыжной мостовой. Ее туфли были зажаты

в руках. Она уже почти убедила себя в том, что все придумала, что любовь Трэвиса — это нечто эфемерное и неосязаемое. Она уже почти убедила себя в том, что эта неделя останется в ее памяти как сладкий сон, но его поцелуй разрушил ее уверенность, как ту самую вазу во время церемонии. Он оставил ее один на один с ее сомнениями и памятью того волшебного поцелуя.

Он снова проник ей в душу. Даже если бы она хотела бороться с искушением, ее сил на это не хватило бы. Ничьих сил не хватило бы. Его воля могла побороть любое препятствие.

Он шептал ей тогда: «Ты моя, моя». Она помнила его дыхание на своих губах.

Ей так хотелось слышать эти слова снова и снова. Но теперь, когда Трэвис произнес их, она понимала, что лучше бы ей остались фантазии.

Трэвис всегда будет всего лишь Трэвисом. Ей хотелось ударить себя за то, что она так легко позабыла об этом. Хотя эти дни были подобны дождю из драгоценностей, они ничего не могли изменить.

У Лили болели ноги, но она боялась снова обуть туфли, потому что на каблуках не сможет бежать так быстро. Она вдруг вспомнила, что на площади остались ее собственные платье и туфли. Но сейчас ей больше всего хотелось оказаться в гостиничном номере и закрыть за всем миром двери. Ее интуиция подсказывала, что Трэвис неподалеку. Она побыстрее нырнула в узкую аллею и ускорила шаг.

Она не хотела видеть его сегодня. Она не могла бы заставить себя с ним говорить. Это было выше ее сил. Когда он просил у нее прощения еще в прошлый раз, разве он не поклялся больше не обижать ее?

Самое обидное было то, что она так хотела верить в искренность его чувств. Она доверилась ему сердцем и душой.

Хотя и знала, чем это чревато.

Хотя и знала, что, доверяя Трэвису, она выбирает прямой путь в страну разбитых сердец.

Трэвис пытался срезать путь, чтобы побыстрее вернуться в отель. Если он не попадет в номер раньше Лили, она закроется, и тогда он ни за что не сможет убедить ее в искренности своих чувств. Честно говоря, он еще не знал, что предложит ей в качестве объяснения, но понимал: молчать о событиях сегодняшнего вечера не представляется возможным. Так он лишь добьется того, что ситуация станет еще хуже.

Отель казался опустевшим, когда он ворвался в него, хлопнув тяжелой деревянной дверью. Он перескакивал через две ступеньки. Когда дрожащей рукой вставлял ключ в замочную скважину, был готов даже к тому, что замки в дверях поменялись. В комнатах было темно. Он не стал включать свет, а сразу помчался к балкону. Глядя вниз, на поля, освещенные лунным светом, он лихорадочно раздумывал, где может быть Лили. Что, если она расстроилась настолько,

что села в машину к незнакомцу? Когда он представил, что какой-нибудь громадный итальянец овладевает его Лили, у него кровь похолодела в жилах. Трэвиса охватил страх. Если ей причинят боль сегодня вечером, то он будет винить себя всю жизнь.

Дверь за ним открылась, а потом со щелчком закрылась. Он услышал звук затрудненного дыхания и обернулся. У входа стояла, согнувшись пополам, Лили, которая не могла прийти в себя от быстрого бега. Ему хотелось броситься к ней, но тогда она может исчезнуть за дверью, закрыв его снаружи. Как же трудно было выдержать эти минуты ожидания.

Она повернулась и закрыла дверь на задвижку. Он больше не мог вынести этого напряжения, поэтому тихо сказал:

— Лили.

Он не хотел напугать ее, поэтому вложил в свое обращение нотки мольбы, но она все равно отпрыгнула от двери, громко вскрикнув от неожиданности.

— Ты, — заикаясь, произнесла она, когда к ней вернулась способность говорить, — напугал меня.

— Я не хотел, Лили, — сказал он, осторожно направляясь в ее сторону.

Если бы только он мог удержать ее в своих объятиях.

— Прошу тебя, уходи, — сказала она.

— Лили. Позволь мне все объяснить.

Ее глаза ничего не выражали.

— Я не могу сейчас говорить с тобой. Я устала. Я хочу спать. Сама.

Ее голос срывался на слезы, но когда она сказала «сама», это прозвучало для Трэвиса как удар.

— Я понимаю, — тихо сказал он в ответ. — Я уйду.

Лицо Лили озарилось облегчением, так что Трэвису хотелось завыть от обиды. Безволие и слабость овладели им, но он все же заставил себя вымолвить:

— Лили, я уйду, но позволь мне сказать всего одну вещь.

Ее глаза блестели в темноте, и он возненавидел себя еще больше за то, что стал причиной ее слез.

— Говори, — устало и бесстрастно сказала она.

Трэвис не знал, с чего начать. Или сейчас, или никогда.

— Я не хотел бы, чтобы ты верила в те слова, которые услышала на площади. Лили, я очень хотел бы повернуть время вспять и переиграть все.

Лили закрыла глаза и тяжело прислонилась к двери.

— Я увидел Джанику и Люка и растерялся. Я вел себя как идиот. Но я не хотел говорить этого. Для меня церемония не была шуткой. Я знаю, что ты бы не хотела говорить об этом сейчас, но я люблю тебя, Лили. Правда. Очень люблю.

Когда Лили промолчала в ответ, Трэвис спросил:

— Ты веришь мне?

Он ненавидел себя за то, что эти слова сорвались у него с уст. Лили открыла глаза.

— Я не знаю больше, чему верить.

Она открыла задвижку и распахнула дверь в холл:

— Спокойной ночи.

Зная, что словами ситуацию не исправишь, Трэвис повиновался ее просьбе.

— Спокойной ночи, — сказал он, выходя на ступеньки.

Трэвис присел на софу, которая стояла в холле, и в это время в проеме показались Люк и Джаника. Он посмотрел на них, как будто не видя. Ему уже было все равно, что они подумают, что скажут.