Будь моей
Шрифт:
— Как поживаешь?
Голос Сью на другом конце провода звучал глухо, словно она находилась от меня за тысячу миль, а не в нескольких кабинетах.
— А почему по телефону? Я к тебе сейчас зайду.
Ее вид меня поразил. Бумажной белизны лицо, блестящая гладкая кожа — вообще без пор. Помнится, пару лет назад так выглядел Чад, когда врач прописал ему против угрей акутан.
Да, действительно, прыщи исчезли бесследно, но лицо превратилось в маску, пугающе неестественную.
— Ну и чудненько, — не стал спорить он. — Мои прыщи возмущали тебя, а не меня.
И был абсолютно прав. Я ведь и правда переживала из-за его ярко-красных угрей, но чем было вызвано мое недовольство? Тем, что он вышел из детского возраста, вот и все. Перестал быть мальчиком с безволосой, лишенной пор, безупречной кожей, не пахнувшей потом.
Чад отказался от акутана, но прыщей у него больше не было — никогда.
Вот и Сью сегодня выглядела так, словно надела маску. Сухую и безжизненную — страшно дотронуться.
— У тебя все нормально? — спросила я.
На ее половине царил жуткий бардак — явление, для нее крайне нетипичное. Обычно как раз Сью жаловалась на ужасные привычки коллеги, делившей с ней кабинет, эксцентричной пожилой женщины из Алабамы, преподававшей английский иностранным студентам — сирийцам, корейцам, никарагуанцам, которые после ее курса начинали разговаривать, растягивая слова на аристократический южный манер.
«Вот, сама посмотри, — говаривала Сью, указывая на покрывшуюся плесенью чашку кофе, оставленную недопитой на столе Мэйбл. — Кому-то надо научить ее убирать за собой. Она все еще ждет, когда с полей вернутся рабы».
Возле стола Сью валялась на полу пачка старых газет, которые никто не удосужился поднять. Я наклонилась.
— У меня все прекрасно, — сказала она. — Полагаю, у тебя тоже. Но это только мои предположения.
Меня удивил откровенно злобный тон ее голоса. Я отступила на шаг.
— Что? — спросила я. — Что ты имеешь в виду?
— Ну, ты спросила, как у меня дела. А я гадаю, где ты все это время пропадала?
— Где?.. Да здесь… — Я повела рукой вокруг себя. — Нигде.
Она захихикала себе под нос, мне показалось, нервно:
— Ну извини. Просто я за последние двадцать лет вроде как привыкла, что ты звонишь хотя бы раз в несколько дней. А тут две недели…
— Да ты что?! — воскликнула я и прижала руки к груди. — Господи, Сью. Неужели две недели? Мне так…
— Брось, Шерри. Я же не собираюсь вызвать у тебя комплекс вины. Просто удивляюсь.
— Милая ты моя, — сказала я. — Понимаешь, Сью, я была…
— Что? — Ее глаза сузились.
— Я была… Не знаю, как сказать. Сью… — Я постояла минуту, чувствуя, как горячий воздух в натопленном кабинете обволакивает
— Что именно, Шерри? Что с тобой происходит?
Я раскрыла рот.
Она ждала.
Мне нужно было рассказать ей. Я вздохнула еще раз. Мелкие частички пыли, витавшие в воздухе, проникли в горло, осаждаясь на легких.
— Видишь ли, Сью, — начала я. — Нет, не представляю, как…
— А ты попробуй, — не отступала она. — Ну, в чем дело?
— Сама не знаю, — ответила я. — Кризис среднего возраста…
До меня вдруг дошло, что я размахиваю руками, как я обычно делаю на уроке, пытаясь показать, как важно то, что я в данный момент объясняю или пишу на доске. Я застыла. Сью смотрела на мою жестикуляцию недовольно и раздосадованно.
— Извини, — повторила я и положила руки на колени.
Она с каким-то хрипом втянула в себя воздух:
— Ладно, проехали. Ты вовсе не обязана посвящать меня в свои секреты. Не хочешь, не надо. Дружба не вечна.
— Да ты что! — воскликнула я, невольно прижав руки к горлу. Почему я крикнула это так громко? Неужели одна мысль о том, что узы нашей дружбы ослабли, показалась мне такой невыносимой, что я готова была заткнуть ей рот, лишь бы помешать произнести ужасные слова?
Так и есть. Она знала меня два десятилетия. Я знала ее. Эти узы обрели статус священных. Я от них не откажусь.
— Сью, я расскажу тебе правду. Но ты будешь плохо думать обо мне.
Она повернула руки ладонями вверх и сказала:
— Все-таки попробуй. — Как будто вызвала меня, чтобы получить наконец информацию, которую я собиралась ей сообщить.
— Сью, — начала я, глядя на ее открытые ладони. — Я встречалась с одним человеком. — Я подняла на нее глаза. — С мужчиной.
Сью ошарашенно смотрела на меня. Вдруг она быстро перевела взгляд, уставившись на доску объявлений, висевшую у меня за спиной. На ней ничего не было, кроме кнопок и дырок, оставленных предыдущими кнопками.
— О Боже, — выговорила она и обессилено замолчала.
Придется рассказать ей все.
Мы сидели в тишине, прерываемой лишь жужжанием флуоресцентных ламп, светивших слишком ярко. Коридор за дверью был совершенно пуст. Телефон на столе безмолвствовал, как будто вообще никогда не звонил и больше не зазвонит. Я прикусила нижнюю губу и выдавила из себя:
— Началось с этих записок…
Сью фыркнула, а я вздрогнула, будто ужаленная, выпрямилась и посмотрела на нее в ожидании объяснения. Но она лишь тряхнула головой и опустила глаза на ботинки — черные и плоские, с резиновой подошвой, больше подходящие старухе и не имевшие ничего общего с босоножками на шпильках, в которых она обычно сновала по коридорам на переменах.