Будь моей
Шрифт:
– Прекрасно! – резко перебила его Алин. – Тогда я как-нибудь обойдусь без тебя, чтобы не расстроить твоих планов. Я уверена, любой из слуг твоей матери покажет мне его.
Разумеется, любой из слуг графини мог это сделать, и ничего бы не случилось, но она уже угрожала отрезать слишком много ушей, чтобы Василий мог пойти на такой риск.
– Ты всегда будешь такой упрямой и трудной? – с неудовольствием спросил он. Алин натянуто улыбнулась:
– Ради тебя. Петровский, конечно, постараюсь.
– Тогда милости просим, вот моя скромная обитель, – едко ответил он и указал на дом, мимо которого они как раз проезжали.
Алин бросила на него кислый взгляд.
– У тебя это заняло так много времени, верно? – с ледяным сарказмом сказала она и повернула
Василий ничего не ответил и окликнул Лазаря, сопровождавшего повозки и лошадей. Когда Александра осознала, что останется с ним одна в пустом доме, она едва не передумала. Впрочем, большой трехэтажный дом наверняка не был пустым. Там, должно быть, куча слуг. Ни один богатый человек не станет распускать слуг, если отлучается на месяц или два. Как выяснилось, здесь она оказалась права, Василий догнал ее у парадной двери и постучал. Пока они ждали, Алин почувствовала, что граф не только раздосадован тем, что теряет время. Он казался… Уж не нервничал ли он? Неужели он и в самом деле беспокоится о том, какое впечатление произведет на нее его дом?
В высшей степени сомнительно. Должно быть, ей кажется, да и какое, в сущности, ей до этого дело? Алин была слишком разочарована тем, что его дом оказался так близко, и к ней вернулось угнетенное состояние, а с ним какая-то смахивавшая на самозащиту апатия. Ну какая ей разница, понравится она матери Василия или нет? Разве имело значение, что ее отец будет уязвлен, узнав о ее поведении? И что случится, если даже она потеряет Кристофера, когда состоится этот брак?
Дверь открылась, и Василия приветствовал сварливый слуга, поразивший Александру своими габаритами. Это был самый высокий и крупный мужчина, когда-либо встреченный ею, по правде говоря, настоящий гигант, хотя и совсем древний старик, морщинистый и седовласый. Судя потому, как он выглядел, ему следовало отойти от дел еще лет двадцать или тридцать назад. Конечно, он был слишком стар для дворецкого, но, тем не менее, видимо, все-таки занимал этот пост, потому что тут же начал раздавать указания многочисленным лакеям, в том числе отправив одного присматривать за лошадьми. Алин догадывалась, что в дни молодости для него не составляло никакого труда отшивать нежелательных визитеров. Да что там в молодости? Ему и сейчас это было раз плюнуть.
Василий называл его по имени – Марус – и сообщил, что не собирается задерживаться в доме, а вернется сюда позже, сегодня вечером. Он не счел нужным представить Александру, поэтому и она решила не обращать на них внимания и осмотреться.
Ее поразили белый мраморный пол и переливчатые блики гигантского витража над дверью, превращающие подвески трех больших хрустальных люстр, свисавших с потолка второго этажа, в сверкающие самоцветы.
Вестибюль был длинным и просторным, с огромной и широкой лестницей в конце и коридорами по обе стороны ее, ведущими в глубину здания.
По левой стороне вестибюля располагалось множество закрытых комнат, а справа – только две пары двухстворчатых дверей; одна из них была распахнута, и в ней виднелся белый ковер. Александре удалось рассмотреть еще кое-какую мебель розового дерева и светло-синюю с золотом обивку на софе и нескольких стульях, и она поняла, что это гостиная.
Высокие стены были украшены превосходными картинами и изящными зеркалами в тяжелых рамах, а вдоль стен тянулись оранжерейные цветы на подставках или длинных столах – наверное, восхитительное зрелище зимой. Поймав собственное отражение в зеркале над белыми розами, Александра вздрогнула. Лицо ее не было пыльным, как обычно: дороги в Кардинии содержались в порядке, но рядом с тщательно уложенными локонами из-под меховой шапки выбивалось несколько прядей, а на подбородке красовалось черное пятно неизвестного происхождения. Одежда, разумеется, была вся измята, и сама она выглядела усталой – более того, измученной, но в этом не было ничего удивительного: путешествие, которое должно было занять три недели, обернулось пятью из-за повозок, но зато все переходы совершались в светлое
Алин раздумывала о том, следует ли ей сохранить такой ужасный вид для первой встречи с будущем свекровью или, наоборот, потратить несколько минут и привести себя в порядок. Конечно, с кругами вокруг глаз ничего не сделаешь, но, вероятно, в этом доме есть прислуга, которая быстро вычистит и погладит ее одежду. А волосы можно легко…
– Господин!
Резко обернувшись на голос и звук шагов, Александра сначала увидела выпученные глаза Василия и лишь потом – маленькую черноволосую женщину в развевающемся цветастом шелковом кафтане, столь тонком, что он больше напоминал пеньюар. Женщина торопливо бежала по лестнице. На вид лет двадцати с небольшим, она была чрезвычайно красива: длинные черные волосы, ниспадающие почти до колен, большие темные глаза, тело – изящное и стройное, а движения полны грации. Эта грация была заметна даже в том, как она бежала, а черты ее лица казались экзотичными и чувственными.
Александра подняла бровь и переспросила:
– Господин?
– Фатима была рабыней, когда мне ее подарили, – раздраженно пояснил Василий. – Я дал ей свободу, но она выросла в гареме и упорно называет меня…
Александре пришлось перебить его, потому что Фатима была уже рядом и, судя по всему, намеревалась броситься с объятия Василия.
– А ну-ка остановись. – Голос Алин прозвучал столь повелительно, что мог бы остановить и батальон, не говоря уж о бывшей рабыне.
Как ни странно, но Александра даже не рассердилась, хотя положение этой женщины в доме не требовало комментариев. Пару дней назад все было бы совсем иначе. Но сегодня настроение Алин было настолько мрачным и безнадежным, что для других чувств не осталось места, и если бы она не считала, что должна быть последовательной в своем поведении, то вообще бы не сказала ни слова и дала любовникам насладиться счастливой встречей. По крайней мере теперь хотя бы ясно, почему Василий отговаривал ее. Граф весь подобрался, готовый отразить атаку, но Александра лишь спокойно сказала Фатиме:
– Тебе придется найти другое место.
– Но я здесь живу, госпожа.
– Уже нет. Твой господин женится. Фатима повернулась к Василию, считая, по-видимому, что тот как мужчина должен поставить точку в этом споре. И, чтобы обеспечить положительное решение в свою пользу, уже приготовилась плакать: в ее прекрасных глазах засверкали две огромные слезинки. Только теперь Александра ощутила гнев. Бить на жалость, используя мужской инстинкт покровителя и заступника, – что, может быть гнуснее этих женских штучек!
Впрочем, речь шла не о рыцарстве – поколебаться должны были именно животные инстинкты Василия, его похоть, но Александра не собиралась просто стоять и смотреть, как это произойдет.
Она вытащила из-за пояса свой кнут и взмахнула им прежде, чем граф успел ее остановить. Этот свистящий звук тотчас напомнил ему о рубцах, до сих пор багровевших на его коже, но это воспоминание не остановило бы Василия, если бы его суженая решила нанести девушке увечье. Но поскольку Александра всего лишь красноречиво щелкнула кнутом и теперь опять сворачивала его, он решил больше ее не искушать… черт, да он и не мог бы. Василий вырвал у нее из рук кнут и получил в ответ презрительный взгляд.
– Запомни, Петровский, что сначала я всегда честно предупреждаю, а кроме того, у меня есть н другие кнуты. – Внезапно ее лицо приняло угрожающее выражение, и она уставилась своими темно-синими немигающими глазами на Фатиму:
– Ты хочешь делить его постель? В таком случае тебе придется заплатить. Ты уверена, что хочешь этого?
Фатима была слишком напугана, чтобы ответить. Она просто вскрикнула и убежала в глубь дома. Василий разрывался между желанием догнать ее и сказать, что с нее не сдерут шкуру, по крайней Мере пока, и желанием свернуть шею Александре. Поколебавшись, он сделал шаг к своей невесте.