Будь моей
Шрифт:
Василий вовсе не собирался разговаривать с, Александрой – ведь ему нечего было ей сказать, но, вместо того чтобы как обычно послать за своей лошадью слугу, отправился на конюшню сам.
Конюшня была просторной, хотя и недостаточно, чтобы вместить всех белых скакунов Александры, а также коней ее многочисленных слуг, не говоря уже о вьючных лошадях и нескольких запасных, взятых на всякий случай. Тем не менее, помещение было достаточно велико, чтобы Василий, стоя у двери, не мог различить никого, и лишь где-то
Василий пошел на звук, и, когда понял, что смеялась Александра, у него потеплело на душе, как тогда за обедом. Он так редко слышал, как смеется Алин, и обычно смех ее звучал глумливо. Но сейчас он был звонким, полным неподдельного веселья, и Василий пожалел…
Мысленно одернув себя, граф остановился. Похоже, он совсем спятил, раз пришел сюда повидать ее. А она так радуется… Он может только испортить, омрачить эту радость… да, а с кем, черт возьми, она здесь веселится?
Василий снова двинулся вперед и, сделав несколько больших гневных шагов, очутился рядом с просторным хорошо освещенным стойлом, и, когда он оказался здесь, жаркие чувства мгновенно покинули его.
В стойле стояли четыре кобылы, и Александра перевязывала одной из них переднюю ногу – там была царапина, столь ничтожная, что не стоила малейшего внимания. Но, конечно, это же одна из ее «деток»! Ей помогал Никишка, который на самом деле делал все, чтобы помешать ей – вот она и смеялась.
Он держал кобыле ногу, но всякий раз, когда Александра готовилась наложить повязку, кобылья нога оказывалась вне пределов ее досягаемости.
– Хватит, Никишка, – сказала Алин, все еще смеясь. – Теперь ступай, иначе я поставлю эту припарку тебе, и от тебя будет так нести, что ни одна девушка не…
Она не закончила фразы. Одна из кобыл приветствовала Василия радостным ржанием, и девушка увидела его у входа в стойло. Как он и предполагал, ее веселье моментально исчезло, а лицо приняло безучастное выражение.
– Дело сделано? – спросила Александра. Василию и в голову не приходило, что из его присутствия здесь она может сделать лишь один вывод.
– Сожалею, любовь моя, но мы все еще обручены, и довольно прочно.
Александра только глубоко вздохнула. Когда он вошел, у нее возникло ощущение, будто желудок провалился в какую-то бездну, и теперь она чувствовала такую слабость во всем теле, словно только что пережила сильный приступ страха. Все это не лезло ни в какие ворота.
Решив не обращать на Василия внимания, Алин снова занялась кобылой. Вероятно, он здесь только затем, чтобы высказаться по поводу ее поведения за обедом, а она вполне могла обойтись без его замечаний.
– Оставь нас.
Александра бросила быстрый взгляд в сторону. Василий не спускал с Никишки глаз, а тот упрямо оставался на месте. Казак был в гневе, и неудивительно: битый час он и так и сяк пытался развеселить свою подругу, и вот, когда наконец ему это удалось, все идет насмарку из-за какого-то хлыща. Александра уже целый месяц следила, чтобы
– Все в порядке, Никишка, – твердо сказала она. – Увидимся утром.
Никишка коротко кивнул, и Алин наконец смогла закончить свое дело. Занятая кобылой, она не заметила, какими взглядами обменялись мужчины. Глаза Никишки недвусмысленно говорили:
"Только тронь ее – и я тебя убью», – а взгляд графа с той же ясностью отвечал: «Она моя, и не лезь не в свое дело».
Впрочем, в глубине души Василий не ощущал такой уверенности, однако был вынужден вести себя соответствующим образом.
Как только Никишка покинул конюшню, взгляд Василия вновь оказался прикованным к Александре. Кстати, граф очень удивился, что она отпустила своего человека: он прекрасно знал, что Александра не любит оставаться с ним наедине, а тем не менее сейчас они, вне всякого сомнения, остались вдвоем. Как ни странно, на сей раз такая ситуация не вызвала у Василия обычной досады: должно быть, он привык к ее обществу. И, кроме того, так легко было ее пожелать, а теперь это случалось чертовски часто.
Александра сполоснула руки в ведре и, соизволив снова обратить внимание на Василия, вздохнула:
– Ну давай, начинай! Неужели ее одолевают те же мысли, что и его?
Василий затаил дыхание:
– Что?
– Ну, жалобы, – пояснила она. – Ты ведь пришел с претензиями, разве не так?
– По правде говоря, вовсе нет, – ответил молодой человек. – Учитывая обстоятельства, я считаю, что обед прошел как нельзя лучше.
– Твоя мать в ярости?
– Пожалуй, хотя будет точнее сказать, преисполнена «решимости». Это как раз в ее характере.
Василий невольно улыбнулся, а девушка подозрительно спросила:
– Тогда зачем же ты здесь?
– Взять свою лошадь.
– Ты пришел за лошадью сам, вместо того чтобы кого-нибудь за ней прислать? – Тон Александры из скептического превратился в просто недоверчивый.
– Ты так говоришь, словно я никогда ничего не делаю для себя сам, Алин.
– А ты и не делаешь. Теперь вздохнул Василий.
– Неужели мы не можем поговорить без колкостей. Ну хотя бы раз?
– Вероятно, нет.
– А если попробовать?
На мгновение ее взгляд стал нерешительным, но тут же она снова приняла безразличный вид и, пожав плечами, спросила:
– У тебя есть какая-то конкретная тема? Да нет, подумал Василий, просто не хочется уходить. Он знал, почему, вернее, ему казалось, что знает. Его тело питало определенные надежды, но дух пребывал в нерешительности. Взять, ее, силой – сама по себе скверная мысль, да, и последствия могут быть довольно сложными. Кроме того, это может войти в привычку, подумал он и, не зная, о чем говорить, заметил:
– Я видел повозки у дома. Они еще не разгружены. Ты не собираешься распаковать свои вещи? – Я взяла в дом несколько сундуков. Не вижу причины возиться с остальными.