Будет больно
Шрифт:
Миша к тому времени начал активно развивать бизнес. Фил где-то около года отслеживал прогрессивный рост, а потом предложил:
— Надо его обанкротить, чем не месть?
Деньги, деньги, деньги… Я хотела укусить больнее, но Фил убедил меня, что обанкротить фирму — лучшее решение. Я согласилась с ним. Только как нам надо было это сделать?
Я уже и не помню, чьей точно была идея охмурить Мишу. Но я почему-то была уверена, что моей. Хотя помню, как вскочила с этого подоконника и возмутилась:
— Спать я с ним не стану.
— Тебя
Мы присматривались к Мише, узнавали его привычки, увлечения. Это растянулось надолго, потому что он часто мотался то в Москву, то еще куда. Наше знакомство все-таки состоялось, хотя мне было нелегко улыбаться ему и строить саму невинность.
А он так за все время ничего и не понял. Наверное, потому, что действительно меня любил. Зато Вадим меня раскусил как будто с первого взгляда. По крайней мере точно что-то заподозрил…
— Милая, да ты никак ностальгируешь? — слышу голос совсем рядом и открываю глаза.
Фил стоит, привалившись плечом к стене, и насмешливо меня рассматривает. Какое, однако, хорошее настроение у человека. Так и хотелось съязвить что-нибудь по этому поводу, но я сдерживаюсь и отвечаю:
— Как мы до этого дошли, Фил?
Улыбка тут же сползает с его губ.
— Милая, тебе нужна была месть, мне нужны были бабки — вот и весь расклад. Так что ты такая печальная, Лиза?
— Маша, — поправляю я его. — У меня к тебе будет последняя просьба.
— И какая же? — Фил подходит ближе. — Не всем отомстила?
— Помоги паспорт поменять.
— Снова хочешь начать жизнь с чистого листа? — спрашивает серьезно, даже грубо, и от этого тона мне становится не по себе. — Уж не с пасынком ли своим? Хотя вряд ли, он должен тебя ненавидеть и желать стереть в порошок.
Уже стер, только вряд ли сам это понял.
— Фил, просто помоги, и мы разойдемся.
— Разойдемся? — он зло смеется. — Ты сама себя слышишь? Мы с тобой слишком крепко повязаны, — наклоняется к моему лицу и ведет пальцем по скуле, а я зажмуриваюсь. — Что ты, милая? Не нравится? А с этим сопляком тебе нравилось трахаться?
— Такое впечатление, что ты ревнуешь, — распахиваю глаза и с вызовом смотрю на Фила.
Взгляд его еще больше ожесточается, а слова парализуют:
— Ты никуда от меня, детка, не денешься. А если попробуешь свалить куда-нибудь, то я тебя сдам ментам. Счет в Карибском банке кто открывал? Кто пятнадцать лет жил с чужими документами? Попробуешь сдать меня, я потащу тебя за собой. Видишь, милая, сам бог велел нам идти рука об руку по жизни.
— Но… — я не знаю, как сказать, чтобы не разозлить его еще больше. — Фил, я беременна.
Он отстраняется так резко, будто я сказала, что у меня проказа. Смотрит, и даже щека его немного дергается.
— Значит, так, — наконец-то говорит ледяным тоном, и я понимаю, что в его решении для меня не будет ничего хорошего. — Идешь на аборт, и это не обсуждается, — добавляет, заметив,
— Какое ты имеешь право?..
— Я? — повышает голос, снова подходя и нависая сверху. — Какое право имею я? Милая, кто тебя вытащил из дерьма? Кто отогрел, напоил, накормил? Пожалел девчонку — и вот благодарность?
Он манипулирует мной, но все равно странный укол совести пробивает грудь. Неужели я была недостаточно благодарной?
Глава 46 Лиза
Фил видит мое временное замешательство и продолжает давить, но сбавляет обороты:
— Лиза, милая, — меня уже начинает коробить от его «милая», — нам же было так хорошо вместе, — снова проводит рукой по моей щеке, но на этот раз я не зажмуриваюсь, а дергаюсь, ударяясь головой о раму. — Хочешь, мы вернем то время, снова станем счастливыми? И сама подумай, ребенок никак не вписывается в нашу жизнь.
— В твою, может, и не вписывается, а в мою очень даже, — говорю спокойно, чтобы не вызвать очередной приступ агрессии.
— До тебя, кажется, не доходит, — удрученно качает Фил головой, а потом резко дергает меня за руку на себя.
— Мне больно, — эта фраза становится почти моим девизом.
— Лиза, ну какая из тебя мать? — усмехается он мне в лицо. — У тебя не было достойного примера перед глазами. И что потом, когда тебе надоедят пеленки-распашонки? Когда ты увидишь в этом ребенке свою ошибку? И он ведь будет напоминать тебе о боли, которую тебе принесли те люди, и о боли, которую ты причинила им. Этот сопляк не простит тебя, он еще слишком юн и вспыльчив. Уверен, сейчас он трахает какую-нибудь шлюху и топит воспоминания о тебе в бутылке.
Каждое слово — нож в сердце. Но я уже не поддаюсь на манипуляции.
— Почему, Фил, ты помогал мне? Ты же не глупый человек и понимал, чем это чревато. Неужели все дело в деньгах?
Он вжимает меня в подоконник, глядя как на идиотку. Я прогибаюсь под его напором до такой степени, что поясница вот-вот переломается, а голова моя оказывается уже на улице.
И вдруг проскальзывает мысль, что Фил меня вышвырнет запросто в открытое окно. Свободной рукой нащупываю стоящую на подоконнике сумку и с размаха бью. Хватка слабеет, Фил делает шаг назад, держась рукой за висок, и выплевывает:
— Сука!
— Я знаю, — отвечаю, пытаясь боком прорваться к выходу.
— Не выйдет, — Фил преграждает путь, уже не обращая внимания на стекающую по лицу кровь.
— Ты получил деньги, что тебе еще надо? — срываюсь на крик, понимая, что я в капкане.
Вечная ловушка, в которую я сама себя загнала. Хоть ты действительно в окно выходи.
Фил уже не наступает, но я знаю, что вступать с ним врукопашную бесполезно. И даже не себя жаль. Себя мне уже давно не жаль — только ребенка. Он не виноват. И ему делать больно я не хочу.