Будет больно
Шрифт:
Только тогда я поднимаюсь и иду в душ. Хватит лежать в кровати и то ли жалеть саму себя, то ли думать ни о чем.
Первым делом, спустившись на кухню, звоню Филу. Он отвечает сонным голосом и сразу спрашивает:
— Дорогая, какого черта тебе не спится?
— Совесть замучила, — отвечаю с сарказмом, и кажется, что голос отдается эхом в пустом доме.
— Да ладно? Тебе знакомо это слово?
Сжимаю чашку. Снова хочется потянуться за сигаретами, но тут же спазм в желудке напоминает, что нельзя.
— Фил,
— Твой муж умер из-за своего больного сердца. Так что не накручивай себя, Лиза. Зато теперь можешь трахаться с сыночком в свое удовольствие. Тебе же вроде понравилось.
Я молчу, не понимая, к чему эти слова. И в них сквозит… ревность?
— Ты где сейчас? — спрашиваю довольно резко.
— Все еще в Москве, а что, соскучилась?
— Очень, — отвечаю в его же манере. — Жди, завтра приеду.
— А почему не сегодня? — Фил все так же смеется, как будто не понимает, что сейчас мне не до шуток.
— Дела, — коротко говорю и, сбросив вызов, швыряю телефон в стену.
Хочу хоть как-то выместить злость, хоть на ни в чем не повинном смартфоне.
А как все было на самом деле? Вопрос Вадима так и крутится в голове. Чья была идея? Я хотела найти свою мать, родную мать. Но Филу я рассказала все, и когда он услышал фамилию людей, которые меня хотели удочерить, сразу начал подводить к тому, чтобы и их задеть.
Миша уже тогда занял нишу в бизнесе Питера, а потом и расширяться начал. Неужели Вадим смог посеять во мне сомнение в человеке, которому я пятнадцать лет почти безоговорочно доверяла?
Я должна во всем разобраться сама.
Нет больше злости, не хочется отомстить — осталась одна боль.
Я выхожу из дома и снова еду в центр города. Сейчас мне не нужны книги, не нужен чай, а нужен сам Генрих Львович.
Мне везет — он в одиночестве в помещении и очень рад моему появлению.
— Лизонька, — выходит он в зал, — давно не заходила.
— Отдыхала, — натянуто улыбаюсь, не зная, как начать разговор.
Не знала, что будет так сложно. Я ненавидела мужчину, забравшего у меня мать, а в итоге он такой… Такой открытый, улыбчивый, простой.
— Может, чая выпьем? — предлагает старик, явно соскучившийся по общению.
— Давайте.
Он опять вешает табличку «Закрыто» и, повернув ключи, предлагает пройти за ним в подсобку.
Я не знаю, с чего начать разговор, но все-таки решаюсь, когда Генрих Львович ставит передо мной чашку.
— Ваша жена давно умерла? — киваю на фото.
— Ой, Лизонька… Кстати, ее звали так же, вы даже чем-то похожи, — улыбается он. — Уже двенадцать лет как умерла.
Что же я стала такой чувствительной? Слезы так и рвутся наружу.
— А вы знали, Генрих Львович, что она бросила пятилетнего ребенка одного в квартире и ушла? Просто ушла, ничего не объяснив.
По глазам вижу, что для него
— Лизонька…
— Меня зовут Маша, — перебиваю, — и я ее дочь. Та самая девочка, которую бросили.
Генрих Львович ставит чашку и опускает голову. Ему надо переварить эту информацию — признаться мне было легче.
— Я помню, когда ты вошла сюда, — говорит. — Ты была похожа на нее. Но я не знал, девочка, не знал. Я с Лизой познакомился в Питере, и мы просто влюбились. Наверное, из-за тебя нам бог своих детей и не дал, хотя я очень хотел. Если бы я знал…
— Она ни разу не упомянула обо мне? — удивляюсь, хотя была уверена, что все произошло с его подачи.
— Нет, у нее еще и с паспортом оказались проблемы потом… Я не знал, детка, о тебе.
Чувствую, как по щеке катится слеза. Я хотела и этого старика смешать с грязью, но сейчас я ему верю. Он действительно не знал, а я… Прав был Вадим: я редкостная сука.
— Девочка, не плачь, — Генрих Львович поднимается и обнимает меня.
И я понимаю, о чем говорила Рада. Одно дело сделано. Я отпустила…
Глава 41 Лиза
— Семья — это не кровь, а любовь, — вздыхает Генрих Львович. — Я сам хлебнул не мало, но ты… Мне даже не верится, что Лиза могла так поступить. Неужели думала, что с ребенком она мне не нужна?
Увы, ответа на этот вопрос мы уже не узнаем.
Мы говорим который час, и я чувствую себя лучше. Первый шаг сделан. Я хотела познакомиться с мужчиной, который лишил меня матери, хотела ему отомстить, но в итоге не смогла. Наверное, что-то человечное во мне осталось. Генрих Львович стал мне близок, мне нравится с ним пить чай, говорить о книгах.
— Я уеду, — говорю ему. — И не знаю, встретимся ли мы еще.
— Приходи ко мне, если вернешься в эти края, — с легкой грустью отвечает старик. — Я привык к тебе.
— Я к вам тоже, — улыбаюсь, опустив ладонь на его запястье.
— У Лизы была подруга, — когда я уже поднимаюсь, говорит Генрих Львович. — Может, она ей что-то говорила? Может, тебе стоит с ней пообщаться? Она живет в соседнем доме.
Хмурюсь, думая, а потом киваю. Почему бы и нет, раз начала процесс очищения?
— Я зайду к ней, пожалуй.
— Зовут ее Татьяна, а вот отчество не помню, — провожая меня до выхода из магазина, качает головой Генрих Львович. Мы вместе выходим на улицу, и он указывает рукой направо: — Вон тот дом, первый подъезд, второй этаж. Номер квартиры не помню, но по прямой, такая дверь под светлое дерево.
— Спасибо, — отвечаю и иду по указанному адресу.
Дверь мне открывает женщина лет пятидесяти и сразу прижимает руку к груди, удивленно глядя на меня.
— Простите, Татьяна?.. — прерываю я затянувшуюся паузу.