Будет все, как ты захочешь
Шрифт:
Свекрища негодовала:
– Нет, Лизок, ну ты видела? Видела, что эта глыба со мной сделала?
– Да уж, с каждым днем она становится все безумней. – Лизавета покосилась на понурую Гликерию, которая осталась стоять на дорожке.
– Только бы твой дядя Гриша смог очаровать этот бронетранспортер. Я ему приплатить готова, лишь бы увел из дома Шухеровскую.
Лизка сглотнула.
– Не мешало бы нам ее подготовить к приходу дяди… Гриши.
– И сейчас самый подходящий момент. Гликерия! – Розалия уперла руки в бока. –
– Розалия Станиславовна, – заблеяла подбежавшая Модестовна.
– Молчать! Теперь говорить буду я. Так дальше продолжаться не может, это уже переходит все границы. Ты, сама того не замечая, постепенно превращаешься в съехавшую с катушек бабу. Мне даже страшно представить, кем ты станешь лет через пять. Люди тебя за километр обходить будут, надо что-то менять. А самое главное, я знаю, что именно.
Гликерия Модестовна выжидательно смотрела на Розалию.
– Менять?
– Тебе необходимо выйти замуж! Ну, или просто завести мужчину для души.
– Вы забыли, я уже была…
– Знаю-знаю, но согласись, если первый опыт оказался неудачным, нельзя же ставить крест на личной жизни. Вокруг много мужчин, с которыми у тебя может завязаться вполне бурный романчик.
– Вы только присмотритесь получше, – внесла свою лепту в беседу Лизавета.
Гликерия оглянулась.
– Не видать мужиков.
– Детка, не язви, я серьезна как никогда.
– От мужиков одни проблемы, – отмахнулась Модестовна.
– Ты заблуждаешься.
– Их надо обстирывать, обглаживать, готовить, а в ответ никакой благодарности.
– Обстирывать, обглаживать, – передразнила Розалия. – Ты рассуждаешь как древняя старуха. Поверь моему богатому жизненному опыту, помимо всех перечисленных тобой домашних обязанностей, из общения с мужчинами можно извлечь и огромную пользу. – Свекровь намотала на палец прядь черных волос и чуть склонила голову. – Поняла намек?
– Нет.
– А я поняла, – выпалила Лизавета.
– Котенок, ты еще слишком мала для этого.
– Но намек-то все равно поняла.
– Лизок, сделай одолжение, помолчи пару минут. Возвращаемся к главному, Гликерия, я хочу познакомить тебя с мужчиной. Только не отпирайся, своего решения я не изменю.
– Знакомьтесь с ним сами, а мне он ни к чему.
– Ты отказываешься от собственного счастья.
– Я и так счастлива.
– Счастья много не бывает.
– Мне достаточно.
– Гликерия!
– Нет.
– Я требую!
– Не имеете права требовать.
– Ты можешь хотя бы провести с ним один вечер в нашем коттедже?
– Ну чего вам стоит, – протянула Лизка. – Посидим по-семейному за столом, поговорим, то да се. Не понравится он вам, и хрен с ним – другого найдем, мало, что ль, дураков… Ой, я хотела сказать, продолжите жить как прежде.
– Гликерия, куколка, соглашайся.
Шухеровская задумалась.
– На фига мне опять старая нервотрепка?
– Женщине необходимо постоянно
– А сами-то вы не замужем. У вас плеча нет, и ничего, живете, забот не знаете.
– Милочка, а ты в курсе, сколько раз я была замужем? Нет? Тогда тебе лучше не знать.
– Это точно, – подхватила Лизавета. – У Розалии Станиславовны столько крепких плеч было… О! Легче застрелиться, чем пересчитать. Она у нас сушка плесневелая.
Свекрища вытаращила глаза.
– Что ты сказала? Как ты меня назвала?!
Лизавета перепугалась не на шутку.
– Я… ошиблась… Вы не сушка. Ну, как же это называется? Забыла, но сейчас обязательно вспомню. – Она напрягла память и начала нести всякую околесицу: – Ржавый бублик? Нет-нет. Подгорелый сухарик? Ой, опять не то. Старая баранка? Прошлогодний рогалик? Мохеровая булка?
И в тот момент, когда Розалия уже намеревалась оглушить окрестности ненормативной лексикой, Лизка закричала: – Вспомнила! Я вспомнила. Вы – тертый калач. Мои мамка с папкой всегда вас так называют. Прикольно, правда?
Придя к мысли, что быть тертым калачом намного лучше, чем плесневелой сушкой и мохеровой булкой, Розалия смилостивилась и осторожно кивнула.
– Ну, в принципе в твоих словах присутствует доля истины. Я калач тертый.
– А я все равно не согласна, – отрапортовала Гликерия.
Станиславовна решила нажать на нужную кнопочку.
– О’кей. Не согласна так не согласна. В конце концов, не я в скором времени превращусь в законченную алкашку. Лизка, пошли в дом.
– Постойте, – спохватилась Шухеровская. – Кто алкашка?
– Ты.
– Я?
– Вспомни, в каком состоянии мы с Каткой застали тебя в твоей комнатушке. Ты лыка не вязала. Жила в бардаке, среди пустой стеклотары, нажиралась до чертиков с соседом-придурком и катилась по наклонной.
– У меня был кризис!
– Рассказывай сказки в другом месте. Это был не кризис, а это был конец, плавно перетекающий в капец! Если бы не мы, ты до сих пор заливала бы горе водкой. Пораскинь мозгами, пройдет полгода, срок нашего контракта истечет, и чем ты, голубушка, будешь заниматься? С таким характером тебя ни один уважающий себя человек на работу не возьмет. Снова примешься за старое? Утонешь в алкоголе? Молчишь? То-то и оно. А с надежным спутником жизни все сложится наилучшим образом. Все, Лизок, идем.
Гликерия зашмыгала носом.
– Да погодите вы. Стойте!
– Ну, чего еще?
– Этот ваш мужчина, кто хоть он такой?
В глазах свекрови сверкнул озорной огонек.
– Намечается заметный сдвиг в нужном направлении. Гликерия, положись на меня, все будет тип-топ. Во-первых…
Разговор длился около часа, и в конечном итоге Гликерия Модестовна загорелась идеей познакомиться с тем самым принцем, который, по словам свекрови, спасет Гликерию от одиночества и превратит ее жизнь в красивую сказку.