«Будет жить!..». На семи фронтах

Фомин Алексей Николаевич

— В разведку ходили, — сообщил санинструктор, который сопровождал группу. — Троих вот пришлось с нейтралки выносить. Состояние тяжелое. Долго пролежали. Помощь всем оказана, насколько было возможно.

Бригады приемно-сортировочного взвода приступили к работе. Я же решил осмотреть тех троих, что пролежали на нейтральной полосе.

Первым на стол положили гвардии рядового Машукова. Далеко не каждого из своих пациентов удалось мне запомнить по фамилии, но этот врезался в память особо.

— Сквозное пулевое ранение левого плеча с

обширным повреждением мягких тканей и плечевой кости, — прочитал Василий Мялковский в карточке, с которой прибыл солдат. Но я уже заметил более серьезные симптомы. У раненого был значительный отек плеча. Бронзовый оттенок кожи, которая как бы лоснилась, говорил о том, что налицо анаэробная инфекция.

Я отвел в сторонку находившегося в операционной Воронцова и сказал:

— Этому нужна срочная операция. Началась гангрена. Займись остальными ранеными.

Подошел Константин Кусков, поинтересовался:

— Что ты будешь делать?

Я пояснил. Кусков слушал внимательно. Ему еще не доводилось встречаться с подобными случаями. И вдруг он попросил:

— А можно мне попробовать? Надо же когда-то начинать и такие сложные операции?

Я задумался. С одной стороны, в данный момент не было необходимости поручать молодому хирургу такую операцию, ведь свободными оставались и более опытные. С другой стороны, учить-то молодежь нужно, а обстановка для учебы именно потому, что нет большого потока раненых, самая благоприятная — можно всегда подсказать, прийти на помощь. К тому же Кусков не так уж и неопытен.

Подумал я и о том, что уже через некоторое время, когда начнутся боевые действия, Кусков может оказаться в обстановке, при которой ему придется оперировать без помощи и без подсказки, возглавлять хирургическую бригаду. И я согласился, но потребовал, чтобы он рассказал мне порядок проведения операции. Только после этого допустил к работе, сам стал его ассистентом.

Начал Костя уверенно, и вмешиваться мне не приходилось. Но в самый напряженный и ответственный момент, когда все зависело от аккуратности и четкости движений, скальпель, неловко зажатый в руке, скользнул в сторону. Он мог перерезать у раненого артерию, и я почти автоматически подставил свой палец. Брызнула кровь. Кусков отпрянул от стола и замер. Было слышно, как глухо стукнул об пол выпавший из его руки скальпель.

Я быстро снял перчатку, попросил обработать рану раствором сулемы и спиртом с йодом. Затем, снова надев перчатку, велел Косте продолжать работать. Однако он никак не мог выйти из оцепенения, и в таком состоянии доверять ему операцию было просто нельзя.

— Будешь мне ассистировать, — сказал я ему и сам взялся за скальпель.

После операции я попросил ввести мне дозу поливалентной противогангренозной сыворотки. Однако уже через полтора часа в ране появилась острая боль. Было ощущение, будто что-то распирает кисть. Начался отек.

Меня уложили в небольшую комнатку возле малой операционной. Маша Морозова принесла термометр. Температура

упорно повышалась. «Спокойно, только спокойно, — говорил я себе. — Надо решить, какой метод лечения избрать, чтобы спасти руку». Попросил ввести дополнительную лечебную дозу противогангренозной сыворотки, постоянно держать пузырь со льдом на предплечье и принял сульфидин. Но и это не помогло. К вечеру отек распространился и стал подбираться к верхней трети предплечья. Боль усилилась. Температура поднялась до тридцати девяти градусов.

У койки, на которой я лежал, находились, сменяя друг друга, мои товарищи — хирурги. Маша Морозова сидела бессменно.

Жар продолжал усиливаться, перед глазами поплыли красные круги.

— Вот что, ребята, — сказал я, когда у койки собрались Быков, Кусков и Воронцов, — сами знаете, что может случиться дальше… Могу потерять сознание… Если отек перейдет на плечо, немедленно проводите ампутацию.

— Как — ампутацию?! — воскликнул Костя Кусков.

— Думаю, знаете как, — невесело усмехнулся я. — Ампутируйте руку на границе здоровых тканей.

— Может, попробуем пока что разрез кожи с фасциотомией? — предложил Быков.

— Рано, — возразил я, подумав. — Газа в мягких тканях предплечья пока не ощущается, ведь травмы с размозжением мягких тканей у меня не было… Я предупредил вас на крайний случай. Надеюсь, все еще обойдется. Немного подождем.

От меня не укрылась растерянность товарищей. Особенно переживал Кусков, который, видно, считал себя главным виновником происшествия. Я же его не обвинял, понимая, что произошла случайность, непредвиденная случайность.

Пришел Юрий Крыжчковский. Он только что вернулся из штаба дивизии и, узнав о случившемся, бросил все дела.

— Ну что вы здесь толчетесь? — набросился он на ординаторов. — Пусть Миша отдыхает. Если нужно, Маша Морозова позовет.

Я попытался уснуть, но сон не шел — боль становилась все острее. Да и товарищи не оставляли меня — дверь из малой операционной поминутно открывалась, в комнату заглядывали ординаторы, чтобы справиться о моем здоровье. Тогда снова вмешался командир медсанбата. После этого товарищи заходить перестали, но, приоткрывая дверь, делали знаки Маше, чтобы она сообщила им о моем самочувствии.

Я пытался заснуть и опять не мог. Не только боль не давала покоя. Как же досадно было! Ведь лишь недавно почувствовал, что становлюсь хирургом и — на тебе… Какой же хирург без руки!

Задремал лишь под утро, а когда проснулся, сразу увидел Машу Морозову.

— Температура падает, — радостно сообщила она… — Уже тридцать восемь, а ночью до сорока доходила.

— Ну вот, видишь, все будет в порядке, — с улыбкой сказал я. — Позови Костю Кускова.

Кусков и Быков пришли вместе и долго осматривали мою руку. Определили, что инфекция дальше не распространяется. Сняли повязку с кисти, края раны были по-прежнему отечными, но изменений на раневой поверхности не обнаружилось.