Будни детектива Нахрапова
Шрифт:
Сыщик глубоко затянулся и закашлялся. Кто такой Шаповалов? Почему ему, Родиону Романовичу Нахрапову, приснился чужой кошмар?!
И вдруг сыщика озарило – дом! Он во сне видел дом по Щедринской, 12! Тот же двор, фасад, крыша, двери! И комнаты, в которых он вчера был наяву. Неужели он так много думал о доме, что уже начал видеть его в кошмарах? Но человеку не может присниться то, чего он не знает! О той трагедии, произошедшей сорок восемь лет назад, заговорили только благодаря перестройке, и Нахрапов, конечно же, помнил этот нашумевший фильм. Но в нем ничего не говорилось о виновнике катастрофы – скорее всего, та давняя вина так и осталась нераскрытой. А сам он подробностями этой истории никогда не интересовался и знать их не мог.
– Значит, если верить сну, – рассуждал всклокоченный Нахрапов, – то предыдущим хозяином дома был Николай Емельянович Шаповалов, парторг номерного завода. Правильно, в шестьдесят первом дом перешёл к Соболяк, а до того в нём жил парторг. И умер от испуга.
Но как ему, Родиону Романовичу Нахрапову, могли передаться страхи умершего сорок восемь лет назад человека, виновного в былой трагедии? Он же ночует дома, а не на Щедринской, 12!
Этого частный детектив понять не мог, поэтому решил дождаться утра и посоветоваться
Константин Сергеевич Инокешин
Помощник частного детектива Бобров был сильно встревожен внезапной болезнью Надежды. Слишком уж близко к сердцу она приняла трагедию жильцов соседского дома, а лёгкая внушаемость сыграла с ней злую шутку. Вчера, когда они покидали дом, женщина чувствовала себя очень плохо после транса, и Бобров решил утром навестить её. Благо, шеф оставил ему автомобиль.
Подъехав к дому Надежды, помощник детектива непроизвольно взглянул на соседнее строение – оно величаво возвышалось в окружении современных построек. Неумолимое время, казалось, забыло о нём. Двор был чисто выметен и ухожен, но что-то в нём было не так… Что именно, Бобров понять не мог. То ли внезапная болезнь Надежды повлияла на его восприятие, то ли само расследование со всеми этими привидениями и кошмарами, но Николай чувствовал, что от дома по Щедринской, 12 исходит явная угроза. И чем дальше продвигалось следствие, тем страшней и коварней становился загадочный дом. Казалось, что связанные в единую цепочку разрозненные события придавали ему новую силу, и он, как живое существо, питался энергией других. Боброву стало страшно, и он отвёл взгляд от проклятого места.
«Проклятое место!.. – вспыхнула внезапная мысль в голове помощника детектива. – «Может, он построен в плохом месте? – спросил сам себя Николай и сам себе ответил: Очень может быть. Или какая-то трагедия в нём случилась?».
Николай нажал на кнопку звонка, и отец Надежды после недолгих расспросов впустил его в дом. Как оказалось, молодой женщине за ночь стало хуже, и теперь она в жару и беспамятстве металась по постели, бормоча бессвязные обрывки фраз. На неё жалко было смотреть – осунувшееся бледное лицо, разбросанные по подушке волосы, полузакрытые глаза. Она совершенно не была похожа на ту красавицу, которая два дня назад встретила Николая на пороге своего дома. Что с ней происходит, никто не знал. Приезжавшая ночью бригада медиков не нашла никаких симптомов заболевания. Введя женщине успокоительное, бригада скорой порекомендовала обратиться к участковому врачу и отбыла на другой вызов. Участковый, приходивший утром, тоже не смог разобраться, что происходит с Надеждой, и он посоветовал наблюдать за ее состоянием, поменьше тревожить ее и вводить успокоительное.
Чем помочь Надежде, Бобров не знал, да и время уже поджимало – пора было ехать на работу. Посидев немного возле больной, Николай пожелал ей скорого выздоровления и направился было к машине. Но злосчастный дом по Щедринской, 12 не давал ему покоя. Обернувшись в его сторону, Бобров решительно сделал шаг вперёд. Ключи ему были не нужны: вчера они не заперли, а только плотно прикрыли дверь. Теперь Бобров резким рывком распахнул её и, перекрестившись, шагнул через порог.
Всё было как в первый раз, когда они с Надеждой пытались осмотреть дом и наткнулись на призрак старухи. Такими же ровными полосами падал из окон солнечный свет. Так же плавно покачивалось кресло-качалка, словно с него только что встали. Старухи не было, и Николай облегчённо вздохнул. Кресло качалось, как маятник, и под это гипнотическое убаюкивание Бобров словно задремал, но продолжал видеть и слышать все, что происходило вокруг. А дом постепенно наполнялся звуками, шорохами, шагами, словно оживая на глазах. Где-то неразборчиво забормотал репродуктор. Внимательно прислушиваясь, Бобров мог разобрать лишь отдельные фразы: «Я себя советским чувствую заводом…».
«Маяковский!», – радостно вспомнил помощник детектива.
А дом продолжал оживать, рисуя перед ошарашенным Бобровым причудливые картины далёкого прошлого. Непроизвольно Николай становился участником исторических событий, оставаясь при этом незамеченным, наблюдая за происходящим со стороны. Всё было настолько реальным, что Николай мог различить даже запахи и звуки давно ушедшего времени, далеких 20-х годов…
Тогда страна, казалось, существовала в разных измерениях. Партия знала Цель, но ее вожди вели ожесточенную междоусобную войну за право вести к этой Цели единственно верным – и каждый своим – путем. Страна похоронила Ленина, на втором съезде Советов Сталин представлен как верный последователь вождя. Принят окончательный вариант Конституции, успешно прошла денежная реформа.
Неистовая борьба с религией и нараставшая антирелигиозная истерика порождали в обществе тревогу и беспокойство. По всей стране устраивались «красные Пасхи», крещения, молебны, в моду вошли новые имена для новорожденных: в загсах вывешивались инструктивно-рекомендательные списки с именами. Предложений было много, и каких! Девочку предлагали называть Атлантидой, Брунгильдой, Индустрией, Октябриной или Февралиной, встречались и такие имена, как Идея, Коммуна… Мальчик мог получить имя Червонец, Спартак, Текстиль, Стяг, Пламенный, Владилен (Владимир Ленин)… Но как бы там ни было, в деревнях три четверти браков по-прежнему заключались в церкви, а имена дети получали по христианскому календарю.
Тогда же, в бурные двадцатые, партия объявила войну с неграмотностью. Но большевики организовали народное образование таким образом, чтобы никто не мог выйти за пределы официально разрешенного уровня знаний и образования: знающий больше, чем было разрешено, мог стать опасным для пролетарского государства, то есть превратиться в «подрывной элемент»…
Советская литература переживает время расцвета, удивляя мир особым, неизвестным ранее типом писателя. «Не расстреливал несчастных по темницам», – писал Сергей Есенин, ставя себе в заслугу то, что всего десяток лет назад было естественным для любого психически нормального человека.
Советская юстиция рождается как юстиция революционная и классовая. Она не стыдится террора, ибо «он очищает землю для лучшего будущего». Число заключенных в тюрьмах (не менее 40 % из них – по официальным данным – рабочие
Но рано или поздно террор как единственный способ самозащиты молодой республики должен был изжить себя: республика выстояла против внутренних и внешних врагов, она крепнет и развивается. И 6 февраля 1922 года декретом ВЦИК ВЧК была упразднена. Для выполнения задач по подавлению контрреволюционных выступлений, бандитизма, борьбы со шпионажем и других жизненно важных для страны задач, включая «выполнение специальных поручений президиума ВЦИК или СНК по охране «революционного порядка»» при НКВД РСФСР было создано Государственное политическое управление – ГПУ.
Вот в такое интересное время жил Михаил Юрьевич Фролов. И был он отнюдь не рядовым обывателем, а вчерашним чекистом и ответственным работником Главного политического управления, который в силу своих полномочий беззаветно отдавался борьбе с религией, а также шпионами, кулачеством и прочим антисоветским элементом.
Казалось бы, ГПУ должно было бы начать работать мягче и интеллигентней, чем ВЧК, а его сотрудники – стать более дружелюбными и, разумеется, более беспристрастными, чтобы стереть из памяти людей воспоминания о зверствах чекистов. Но ГПУ получило в наследство от ВЧК не только здание на Лубянке, но и своего председателя – Феликса Дзержинского и, разумеется, кадровый состав. В сущности, ничего не изменилось: методы работы остались старыми. Так и проработавший три года в ВЧК Фролов перенёс приобретенные навыки в работу ГПУ. И считал их абсолютно верными.
Нерешительные попытки закрепить право назначать наказание исключительно за судебными органами с треском провалилось, и уже в октябре 1922 года ГПУ получило право применять внесудебные репрессии (включая расстрел) по отношению к бандитам. А бандитом можно было объявить кого угодно. [7]
Михаил Юрьевич лично принимает участие в таких внесудебных репрессиях, не только выявляя злодеев, но и приводя приговор в исполнение.
Вот и сейчас он и трое его помощников выехали на задержание «меньшевистской контры, пригревшейся на груди революции». В многочисленных циркулярах ставилась задача «полного изгнания меньшевиков из общественных организаций, научных и учебных заведений, различных предприятий и ведомств с категорическим воспрещением последующего восстановления на работе». Расстреливать их прямыми указаниями не предписывалось, но если это случалось «при попытке к бегству» или «оказании сопротивления», никто особо не интересовался подробностями расправы с «социально-опасными элементами».
7
Реформа органов госбезопасности 1922 года преследовала цель отменить внесудебные полномочия ВЧК, и это было сделано. Но уже 9 марта 1922 года Политбюро ЦК РКП(б) рассматривает вопрос о предоставлении ГПУ права непосредственной расправы в отношении лиц, уличенных в вооруженных ограблениях, уголовников-рецидивистов, пойманных с оружием на месте преступления.
Этим же решением ГПУ наделялось правом ссылки в Архангельск и заключения в Архангельский концлагерь «подпольщиков», анархистов и левых эсеров, всех уголовников-рецидивистов. Выполняя директиву Политбюро ЦК РКП(б), ВЦИК РСФСР предоставил эти права ГПУ.
Полномочия ГПУ расширялись. 27 апреля 1922 года Политбюро ЦК РКП(б) рассмотрело вопрос о предоставлении ГПУ права непосредственных расстрелов на месте бандитских элементов (т. е. участников вооруженных ограблений), захваченных при совершении ими преступления, которое, как и предыдущее, также было утверждено ВЦИК. Одновременно были введены ограничения функций прокурорского надзора, в отношении наблюдения за точным исполнением органами ГПУ правил изложенных в Положении о ГПУ по политическим преступлениям.
9 мая 1922 года в докладной записке ГПУ Сталину, учитывая невозможность постановки целого ряда дел в судебном порядке и одновременно необходимостью избавиться «от наглых и вредных элементов», было предложено внести дополнения в положение о ГПУ от 6 февраля 1922 года. Предлагалось предоставить права административной ссылки в определенные губернии на срок до 2 лет за антисоветскую деятельность, причастность к шпионажу, бандитизм и контрреволюцию, или высылку из пределов РСФСР на тот же срок неблагополучных русских и иностранных граждан.
16 октября 1922 г. ВЦИК принял постановление, дающее ГПУ право назначать наказания, включая смертную казнь через расстрел, в отношении лиц, взятых с поличным на месте преступления при бандитских налетах и вооруженных ограблениях (ст. 76, 183 ч. 2 и 184 УК РСФСР).
В дополнение и развитие предыдущего постановления ВЦИК о порядке высылке лиц, признаваемых социально опасными, образованной согласно декрету о высылке Комиссии при НКВД предоставлялось право высылать и заключать в лагерь принудительных работ на месте высылки на тот же срок (не свыше 3 лет) деятелей антисоветских политических партий (…)
В доме по улице Щедринской, двенадцать проживал некто Инокешин, бывший профессор института гражданских инженеров, член совета института гражданских инженеров с 1905 по 1910 г. Эти тайные сведения провинциальный чекист Фролов получил от самого товарища Менжинского, и поэтому обезвредить и задержать «затаившуюся контру» для Михаила Юрьевича было делом чести. Да и выслужиться перед центром никогда не помешает…
Очевидно, мысль поставить громкий судебный спектакль первоначально зародилась в недрах ГПУ, и как нельзя кстати им подвернулась под руку небольшая группка крикливых политических авантюристов – таких при любом строе всегда хватает. У них обычно нет ни ясной цели, ни средств, ни организации, но пламенные речи кукольных «заговорщиков», многозначительные намеки и умолчания вовлекают в их тенета немало простодушных обывателей. В их числе оказался и Инокешин. А уж правдоподобную легенду о разветвленном вооруженном заговоре, угрожающем устоям Советской власти, Госполитуправление придумать сумело…
Невольным участником этого спектакля и должен был стать хозяин дома номер двенадцать по улице Щедринской.
Впрочем, сам он об этом еще не знал.
В 1924 году приказом ОГПУ № 18 обмундирование было отменено, а сотрудникам особых органов предписывалось в целях маскировки носить форму штабов тех соединений, при которых они состояли, либо ходить в штатском. Поэтому распознать во Фролове и его товарищах чекистов было непросто. Кто в кожанке, кто в кавалерийской форме, а кто и в костюме и фетровой шляпе разъезжали они по улицам города в поисках «классового врага».