Будни детектива Нахрапова
Шрифт:
Сыщик развернул газеты, отложил одну в сторону, а по страницам второй пробежал глазами. Это была хорошая копия старого, потрепанного номера газеты. Заголовки пестрели отчётами о достижениях социализма и о судебных процессах, на которых слушается очередное дело «врагов народа».
– Спасибо, – поблагодарил Нахрапов. – А где взяла?
– В библиотеку ходить надо, дорогой мой! – нравоучительно произнесла Римма Эдуардовна. – А то сидишь здесь, у себя в офисе, носа на свет Божий не показываешь!
– Виноват, исправлюсь! – шутливо извинился частный детектив. В самом деле, сходить в библиотеку ему не пришло в голову. Признаться, он бывал там еще студентом, а
– Смотри мне, исправляйся, – в тон ему продолжила женщина и добавила: – Ты читай, читай, а я подожду. Интересно, что ты скажешь.
Сыщик взял газету и принялся читать. Это был отчёт органов НКВД о проделанной работе за период с июля 1934 г. по сентябрь 1938 г. о разоблачении врагов народа в собственных рядах. Для себя Нахрапов отметил, что проводимые среди чекистов аресты создавали особую атмосферу в «органах»: чуя перспективу быстрого роста, заместители начальников управлений, начальники отделов УНКВД регионов могли, невзирая ни на что, яростно крушить авторитеты, с легкостью отправляя под арест не только высоких партийных руководителей, но и собственных начальников. Такая политика позволила Сталину избавиться от устойчивых чекистских «кланов» и группировок, порушить многолетние связи.
Прочтя статью, частный детектив удивленно спросил у собеседницы:
– Это что ли?
– Не только, – ответила Римма, – там есть ещё одна заметка, о большом чекистском начальнике – Фролове. Вот, смотри: «Постановили: Фролова Михаила Юрьевича – расстрелять, лично принадлежащее имущество конфисковать». Дата расстрела: 19 ноября 1936 года. А во второй газете – это, так сказать, бульварный листок – я нашла протокол допроса Фролова. Подлинник или нет, я не знаю, но фамилия, имя и отчество сходятся.
– Ну и что? – не понял Нахрапов.
– Кто из нас детектив, спрашивается? – засмеялась Римма. – А то, что до 1936 года указанный Михаил Юрьевич Фролов проживал по интересующему нас адресу!
– Не может быть! – удивился частный детектив.
– Еще как может! И вот доказательство! – Римма победоносно взирала на бывшего однокурсника, шутливо показывая своё превосходство.
– Можешь представить себе атмосферу тех лет? – поинтересовалась она у собеседника.
– С трудом, – ответил Нахрапов. – Темный кабинет, прикрученный табурет, свет в глаза. И всё в таком роде.
– Да я не о кабинете! Я об атмосфере в стране, где каждый подозревал друг друга, и без доноса и дня не проходило…
– Ты в этом смысле? Нет, не могу. Я даже не представляю, смог ли бы я работать в органах в те времена, – честно признался Родион Романович, и, боясь, что Римма снова расстроится, как тогда, в доме, сменил тему. – Давай лучше вернёмся к нашему Фролову.
– Давай, – согласилась она, – Читай вслух, мне тоже интересно!
Нахрапов раскрыл второй листок, и, к своему удивлению, наткнулся на уже знакомую фамилию – Фролов Михаил Юрьевич.
– Читай, читай! – подстегнула его Римма Эдуардовна.
«Перед следователем на прикрученном к полу табурете безвольно сидел мужчина, опустив голову на грудь. Его лицо при ярком свете казалось синеватым от усталости и из-за трехдневной щетины, под покрасневшими глазами набухли тяжелые мешки, гимнастерка была измята и кое-как заправлена в галифе без пуговиц и пояса. Судя по всему, мужчине давно было безразлично, что с ним случится завтра или уже сегодня. Допрос длился вторые сутки. Свет от настольной лампы бил в глаза, заставляя допрашиваемого постоянно жмуриться, а вопросы, не прекращаясь ни
А со стен невозмутимо наблюдали за происходящим портреты вождя всех народов Сталина и вновь назначенного Наркома Внутренних дел Николая Ивановича Ежова, «сталинского наркома» и «любимца народа». Даже дети знали плакат Бориса Ефимова «Ежовые рукавицы», где нарком берёт в ежовые рукавицы многоголовую змею, символизирующую троцкистов и бухаринцев, а в центральных газетах напечатали «Балладу о наркоме Ежове», подписанную именем казахского акына Джамбула Джабаева.
На этом посту Ежов в деятельном сотрудничестве со Сталиным и обычно по его прямым указаниям занимался координацией и осуществлением репрессий против лиц, подозревавшихся в антисоветской деятельности, шпионаже (пресловутая ст. 58 УК), «чистками» в партии, массовыми арестами и высылками по социальному, организационному, а затем и национальному признаку.
Это был триумф внесудебных репрессивных органов: так называемых «особых совещаний» и «троек НКВД».
Систематический характер репрессивные кампании приняли с лета 1937 года, но им предшествовали подготовительные репрессии в самих органах госбезопасности, которые «чистили» от сотрудников Ягоды. Человек перед следователем – скорее, уже тень человека – как раз и был выдвиженцем Ягоды, за что теперь расплачивался сполна. А совсем недавно в новенькой, с иголочки форме он сам наводил ужас на посетителей своего кабинета. Глядя сейчас на этого человека, трудно было представить его в роли всевластного следователя НКВД.
За столом сидел следователь НКВД Косицын. Он докуривал очередную папиросу и никуда не спешил. Модный шерстяной костюм облегал его мускулистое тело, аккуратная причёска не скрывала рано появившуюся на макушке лысину. Уже несколько минут он молчал. Нет, не для того, чтобы дать передышку сидящему напротив. Так змея гипнотизирует застывшего от ужаса кролика.
Следователь знал своё дело.
– Так что, Фролов, продолжим? – прервал он тишину.
Сил ответить у Фролова не было. Согласно обвинительному заключению, «действуя в антисоветских и корыстных целях и подготовляя государственный переворот, Фролов готовил через своих единомышленников по заговору террористические кадры, предполагая пустить их в действие при первом удобном случае. Фролов и его сообщники Попов, Евтушенко и Дараган практически подготовили на 7 ноября 1936 года путч, который, по замыслу его вдохновителей, должен был выразиться в совершении террористических акций против руководителей партии и правительства во время демонстрации на Красной площади в Москве».
Это было серьёзное обвинение, от такого не отвертишься.
Фролов понимал, что, как сказали бы сейчас, он попал под чужие разборки, но поделать ничего не мог. Он оказался заложником ситуации, связанной со сменой руководства НКВД. Новая метла по-новому метет… Но был ли он сам такой уж невинной овечкой? Давно ли он лично проводил такие допросы?… Никто не был оправдан, все признавали вину и каялись в террористической деятельности. Суд вершился быстро и просто: «тройки» (и даже двойки: руководитель местного НКВД и прокурор) пропускали через свои руки сотни дел в день. Между арестом и смертным приговором проходило от нескольких дней до нескольких недель. Смертный приговор без апелляции исполнялся в течение нескольких дней.