Будни драконоборцев

Папков Виктор

— И после этого вы еще хотите меня просить о великодушии? — Анри широко раскрытыми глазами уставился на собеседника. — О каком великодушии? Чтобы я взошел на костер с улыбкой на устах и всех прощая? Или, может, сам зажег его? Смотрите-смотрите — это горят ваши страхи, это снимет ваше проклятие и вернет вам смысл вашей жизни? Вы просите о великодушии приговоренного к смерти? Вам не кажется, что вам надо просить о великодушии как раз свою паству, этих самых деток, о которых вы якобы так заботитесь?

Священник вздохнул и стал подниматься с табуретки.

— Вы все-таки

не захотели ничего понять о себе и о нас, — сказал он.

— Я все прекрасно понимаю, — Анри сорвался на крик, — а вот вы никак не хотите понять, что со всем вашим городом будет, если узнают, чем вы тут занимаетесь, если узнают обо мне! Да вас же всех убьют! Всех повесят в назидание другим! Вообще всех, без исключения! Весь город! Дома сравняют с землей, чтобы ваш город никогда не возродился!

Анри схватил кувшин и бросил его в уходящего гостя, но он был слаб, кувшин разбился рядом с ногами священника. Молодой человек бросился вперед, но цепь не дала сделать и двух шагов, и он упал на пол, рассекая лоб и ладони.

— Вы верите в сказки?! — прокричал он с пола. — В легенды?! Тогда слушайте, я — человек, и я проклинаю вас всех! Весь ваш город самым страшным проклятием! Всех, мужчин, женщин, детей! Бесплодием, безумием, моровой язвой! Чтоб вы увидели, как разлагается плоть ваших женщин и детей, чтобы солнце никогда не отражалось в ваших окнах! Чтоб все вы стали нечистью, которой вы и являетесь, и поедали друг друга, бесконечно поедали!

Анри рыдал:

— Я проклинаю… Проклинаю, слышите!

Священник молча стоял у порога, глядя на истерику, потом тихо сказал:

— Наверное, я все-таки ошибся. Наверное, вы действительно человек.

Потом он вышел и закрыл за собой дверь.

ИСТОРИЯ ОДИННАДЦАТАЯ И ПОСЛЕДНЯЯ

1

Директор подошел после утреннего кормления, долго мял пальцами свой подбородок, не решаясь начать, потом все-таки заговорил:

— Я знаю, что ты был против, но мы все-таки решили запустить просветительскую программу с Шалоком. Это было бы глупо, я бы даже сказал просто преступно — не использовать такую возможность, чтобы рассказать, а главное — показать людям дракона, реального дракона, не мифологического. Шалок уже достаточно вырос, ему не повредят путешествия.

У меня просто руки опустились. В прямом смысле, чуть не уронил ведро себе на ногу.

— Это вы сейчас свои слова говорите, или вам Медуза Горгоновна напела?

— Это решение всего попечительского совета. Мы все, и я в частности, совершенно согласны по этому поводу с уважаемой Медиссой Георгоновной, наука должна находиться на первом месте…

— Но ведь мы с вами совсем о другом говорили! И когда я говорил, что Шалок вырос и окреп, я совсем другое имел в виду! И вы со всем этим соглашались, кстати!

Шалок, услышав свое имя, — а мы все это время стояли у его вольера — тут же подошел и стал заинтересованно смотреть, поворачивая голову то так, то эдак. Я знал, что ему нравилось, когда я возбуждаюсь и начинаю размахивать руками.

— Но зоопарк еще во многом и просветительское

учреждение, мы должны просвещать, просвещать, — директор тоже попытался изобразить какие-то жесты.

— Ну так пусть, в конце концов, приходят сюда, смотрят на дракона и просвещаются!

— Далеко не все могут приехать сюда и просветиться, — директор, когда обижался, становился похож на ребенка — насупленного и с надутыми губами.

— Но как же наш план?

— Какой «наш»? Пожалуйста, не привлекай меня, это твой план, и, честно говоря, я его не понимаю. Я уж не говорю о том, что дракон является в некотором роде собственностью, да, именно собственностью, он состоит на балансе зоопарка. Но Шалок не готов к жизни в естественной среде. Это вообще очень трудно — подготовить животное к жизни в естественной среде. Шалок же только у нас живет свыше двадцати лет, как ты себе вообще представляешь себе — вот так взять и выпустить его? Ты хочешь отправить своего любимого питомца на верную гибель?

Все-таки Медуза имеет слишком большое влияние на нашего директора.

— Я же уже объяснял, — я постарался быть терпеливым, — драконы — это не совсем обычные животные. Я бы даже сказал, что это вообще не животные. Это драконы, и с ними нельзя обращаться, как с животными. Шалок сейчас вступает в пору своей юности, если уж проводить сравнения. И он должен научиться жить. А это значит — находить решения встающих перед ним проблем. Не научившись решать самостоятельно, продолжая жить на всем готовеньком, он так и не станет настоящим драконом. Тем самым мудрым существом из мифов, которые вы хотите им иллюстрировать. Останется такой забавной плюшевой игрушкой, хотя и очень большой. Если вообще не загнется с тоски или не придумает себе каких-нибудь развлечений, от которых вы постараетесь как можно быстрее снять его с баланса. Что же касается опасностей, так на драконят не прочь поохотиться многие, но у драконов в возрасте Шалока уже нет в естественном мире врагов.

Шалок ударил своим хвостом по решетке, все ограждение вольера затряслось, металлическая сетка, накрывающая вольер сверху, заходила ходуном и заискрилась, директор вздрогнул, а все животные в зоопарке заскулили и попытались забиться подальше в свои норы.

— Ты преувеличиваешь! У тебя очень антропоморфный взгляд на природу! Ты стремишься приписать животным человеческие качества, мышление, переживания, фантазию! Я, конечно, понимаю, что за это время ты привязался к своему питомцу, он для тебя как родной, но не следует забывать, что мы все-таки ученые! У нас должен быть исследовательский взгляд на проблему!

— Вообще-то я говорил только о драконах! Да и как вообще вы собираетесь его перевозить? На каком транспорте, я уж не говорю о том, что не всякое животное выдержит спокойно тесное соседство с молодым драконом!

— О! — директор оживился. — Насчет этого не волнуйся! Мы заказали особую машину-драконовоз, которая по прибытии на место будет раскладываться в небольшой драконий вольер. У нас все продумано, уже и чертежи все готовы. И другие животные тут ни при чем, у Шалока будет сольная программа, вот!