Будни феодала 2
Шрифт:
— Банзай, Мазай!
* * *
Сон… Всего лишь очередной сон.
Нет никакого собора — ни черного, ни белого, ни даже парижского… сгорел, потому что. А есть бивак моих воинов и теплый бочок Мелиссы. В смысле, мягкая и теплая девушка у меня под боком. Вот же ж выкрутасы подсознания. Как подобные, весьма приятные ощущения могли трансформироваться в бой с рыцарями-инквизиторами, можно лишь гадать. Наверно, надо было вчера не так налегать на «воду жизни»* (*Оковита, водка. Аqua vita (лат.) — живая вода). Обмыть успешное завершение авантюры, дело
М-да… А взять-то и некого. Кроме пары часовых, все достойное общество, дрыхнет без задних ног. Это я еще благочинно лежу с девушкой, а остальные… Благо здесь не толерантное общество тридцатого столетия и вид двух, крепко обнявшихся, мужиков никого на дурные мысли не наводит. Боевое товарищество свято и никакая пошлость к нему не пристанет, ровно к белоснежному подолу супруги цезаря. Хотя, именно последняя та еще оторва была.
Глава двенадцатая
Нищий немного упирался слегка, но все же особо не сопротивлялся, не хотел злить воинов. Впрочем, те и не особо злобились. Кого-кого, а нищих и калек сейчас хватало. Война стольких людей сняла с нажитых мест и отправила на поиски лучшей доли… или хотя бы спокойной жизни, что, казалось, начался Исход. А весь мир встал на ноги или сел на телеги и не может найти пристанища.
Если вблизи лагеря свеев, народу было не слишком много — шведы хватали всех и отправляли на земляные работы — то чем дальше мы отъезжали от Ченстоховы, тем чаще попадались на глаза одинокие путники или небольшие группки, завидевшие войсковой отряд, тут же бросающиеся наутек.
Этот убежать не успел. И заметили его раньше, чем он успел сообразить — что заинтересовал кого-то, да и надоело скакать без какой либо информации.
Старик так напоминал внешним обликом давешнего нищего из моего сна, что я даже вздрогнул и украдкой ущипнул себя.
Впрочем, наваждение сразу же и развеялось.
Несмотря на общую схожесть во внешнем виде — старые, замызганные лохмотья, сквозь прорехи и грязь отчетливо проглядывала вполне, условно конечно, чистое, ухоженное тело. К тому же, этот был гораздо моложе, от силы лет сорока-сорока пяти да и телосложением далек от истощения. А во-вторых, — я его узнал. Да и кто бы ошибся? Такая характерная примета, как дырка во лбу, вряд ли встречается чаще, чем один раз на многие тысячи.
— День добрый, пан Заглоба! Каким ветром вас сюда завеяло? И сдуло по пути одежду? Я уж не спрашиваю о коне и сабле.
— Стонасце дьяблув мне в печень, если это не пан Антоний собственной персоной! — просиял всем замурзанным обликом старый шляхтич и уж совсем было полез целоваться, но громкое, неодобрительное погмыкивание телохранителей заставило его отказаться от этой идеи. — Как же я рад, что встретил вас! — шляхтич широко взмахнул руками, показывая как именно рад и тут же деловито осведомился. — А не найдется ли у вас, пан Антоний, чем горло промочить. А то у меня в горле, как у путника в Аравийской пустыне, на сороковой день
— Конечно… — я дал знак воинам, и те отошли в сторону, а Заглобе протянул флягу.
— Да пребудет с вами благодать Господня! — радостно завопил тот, ухватил флягу, откупорил и жадно припал к горлышку. Сделал глоток, другой… и радость на его лице сперва сменило недоумение, а потом залила краска гнева.
— Тьфу! Тьфу! — возмущенно сплюнул под ноги и брезгливо отер рот. — Это что?
— Вода… — ухмыльнулся мысленно я, сберегая самое невинное выражение. — Чистая. Родниковая. И часа не прошло, как набирали.
— Вода?! — завопил старый шляхтич. — Вода?! Это оскорбление, вацьпан! Самое подлое и бесчестное! Сейчас же рубиться до крови!
Он несколько раз безрезультатно мазнул ладонью по тому месту, где должен был находиться эфес шабли, и чуть поостыл.
— Зачем так орать, пане? — подошел к нам литвин в сопровождении Яна Шпычковского. Оба приятеля выглядели не лучшим образом и, наверняка, ощущали дискомфорт в голове. Отчего и среагировали на шум. — Режут тебя, что ли? Помнится, ты в Кракове рассказывал, что когда в Стамбуле с тебя кожу живьем сдирали, ты даже не стонал.
— Ааа! — заорал еще громче Заглоба. — И ты здесь, Сорвиштанец!
— Сорвиглавец.
— Из Песьих кишек!
— Из Мышекишек.
— Один черт! Тоже моей смерти хочешь?!
— Гадко слухать... — привычно отмахнулся Подбипента. — Держи пан Ян… — Логинус протянул разбушевавшемуся шляхтичу свою флягу. — Тут немного осталось. Меньше половины. Но горло промочить хватит.
Заглоба подозрительно принюхался к угощению, но уже после второго вдоха, лицо его распогодилось, а усы сами приподнялись, как у муравья.
— Спаси тебя Господь, добрый человек! — снова заорал он, одним мощным глотком осушая флягу. — Нет! Врут! Как есть врут подлые люди, утверждая что на Литве нет щедрых людей, а все как один жмудины. Я первый стану свидетельствовать, что это ложь!
— Ради Бога, пан, не так громко… — схватился за голову Шпычковский. — У пана голос, аки Иерихонские трубы. Того и гляди, какие-нибудь стены падут. А мы слишком близко к Ченстохове. Пан же, я надеюсь, не желает разрушить монастырь Матери Божьей?
— А заодно накликать разъезд рейтаров… — прибавил новгородец.
— Что? — снова стал искать саблю Заглоба, правда, существенно понизив голос. — Пан, может, считает меня трусом. Которого может испугать какой-то швед? Пан видит эту дырку в голове? — шляхтич ткнул себя в лоб. — Видишь дырку? Довольно будет, если скажу, что ее мне евнухи в серале тамошнего паши пробили.
— А говорил, что пуля разбойничья! — напомнил Логинус.
— Говорил? Правду говорил! Всякий турчин — разбойник. Господь не даст соврать! — нашелся Заглоба. — Так что не уродился еще лотр, способный испугать Яна Заглобу! И если есть на свете нечто, способно привести меня в дрожь, так это известие, что в обозе закончились вино, мед и горилка!