Будни ГКБ. Разрез по Пфанненштилю
Шрифт:
— Так я тебя разбудила? Прости, пожалуйста…
— Не бери в голову, слушай, а который сейчас час?
— Начало третьего. Уль, — Ольга чувствовала себя крайне неловко, — давай я тебе попозже перезвоню, или сама набери, когда будет удобно разговаривать.
— Мне и сейчас очень удобно. — Ульяна встала, раздвинула шторы и приоткрыла форточку, в лицо ей хлынул поток свежего сентябрьского воздуха. — Давай рассказывай, что стряслось. У Варвары проблемы?
— В том-то и дело, что нет, — нерешительно начала Леля, — возможно… даже скорее всего дело не стоит выеденного яйца, и я тебя напрасно побеспокоила, но безумные фантазии моей
— Заканчивай ты, Лелька, свои церемонии, — нетерпеливо прервала затянувшуюся тираду Ульяна, — выкладывай скорее, что случилось, а то я уже сама начинаю волноваться.
— Ладно, — после минутного колебания решилась Ольга. — Слушай! Моя фантазерка Варвара считает, что одну из твоих пациенток травят родственники. Однако никаких серьезных доказательств у нее нет, есть только домыслы и предположения, поэтому я ей, честно говоря, не очень верю, и ты…
— Погоди, Лель, не части, — Ульяна прикрыла форточку и опустилась на ближайший стул, — давай-ка еще раз и поподробнее. Кого именно травят, какие родственники?
Слегка удивленная реакцией, Леля постаралась спокойно, без лишних эмоций передать сумбурный Варькин рассказ о подозрительных делах, происходящих в семействе Валерии Троепольской. Морально она была готова к тому, что Уля не поверит глупым Варькиным бредням и прервет ее в самом начале, однако на другом конце провода царила гробовая тишина, и только когда Леля поведала о том, что соседки обнаружили бездыханное тело девушки, доктор Караваева взволнованно воскликнула:
— Что с Лерой, она жива?!
— Жива, жива, не волнуйся, — поспешила успокоить ее Леля, — это был обыкновенный обморок.
— Ясно. Надеюсь, дежурного врача они вызвали?
— Нет.
— Почему? Это надо было сделать немедленно!
— Видишь ли, — слегка замялась Ольга, — Варвара считает, что у Лериной мачехи в больнице может быть сообщник.
— Кто?!
— Ну, сообщник, человек, который помогает Алле избавиться от ненавистной падчерицы.
— Господи, какая непростительная глупость, — раздраженно бросила в трубку Ульяна. — А что они будут делать, если у Леры случится еще один приступ?!
— Не знаю, — растерянно пробормотала Леля, — об этом они как-то не подумали, но я сейчас же позвоню Варваре…
— Стоп, — перебила собеседницу Ульяна, — не надо никому звонить, я сама выезжаю в больницу и на месте разберусь со всем происходящим.
Выходя из подъезда и щурясь на яркое, не по-сентябрьски теплое солнце, Ульяна недовольно поморщилась: «И что за пациентки подобрались в восьмой палате, не пациентки, а сплошное наказание. У одной — невесть куда пропавший ребенок, у другой — мачеха-отравительница, а третья… третья вообще страдает манией преследования и, похоже, скоро начнет скрываться от собственной тени! И нет мне от них покоя ни днем, ни ночью, ни в выходной день. Такими темпами я скоро тоже переселюсь в больницу и буду ночевать в ординаторской, на старом продавленном диванчике!» Последняя мысль неожиданно очень понравилась Ульяне, в глазах ее загорелся лукавый огонек, от былого раздражения не осталось и следа. Быстрым уверенным шагом она направилась в сторону метро — после той злополучной ночи Уля стала отдавать предпочтение именно этому виду транспорта.
Нейман бросил машину на парковке у самого входа в Тропаревский парк, и хотя до санатория (а он называл это место именно так) вела ровная заасфальтированная дорога, Борис решил пройтись немного пешком.
День выдался на удивление теплым и ясным. Скинув пиджак, Нейман неторопливо брел по центральной аллее Тропаревского парка, от которой в разные стороны разбегалось множество извилистых тропинок. Он легко мог свернуть на одну из таких тайных троп и сократить свой путь почти вдвое, но умышленно шел самым длинным путем, стараясь оттянуть момент важного разговора. Наконец вдали показался зеленый забор санатория. Борис обреченно вздохнул и ускорил шаг.
Поравнявшись с постом охраны, он привычным жестом полез за пропуском, но узнавший его охранник уже открывал калитку.
— Проходите, Борис Францевич, к чему эти церемонии, мы вас и без пропуска прекрасно знаем.
— Порядок есть порядок. — Приветливо кивнув охраннику, Нейман ступил на ухоженную, утопающую в зелени территорию. — Он един для всех, но за то, что узнали, спасибо. Кстати, Василий, — имя услужливого охранника Борис прочел на фирменном бейджике, — Анатолий Григорьевич у себя?
— Конечно, у себя. — Вася расплылся в довольной улыбке. — Шеф раньше пяти никогда не уезжает, будь то суббота, воскресенье или даже праздничный день.
— Молодчина, верен своим привычкам! — удовлетворенно хмыкнул Борис и направился к центральному подъезду современного трехэтажного здания, где на втором этаже располагался кабинет его учителя и друга Анатолия Григорьевича Лысачева. После всех перипетий, произошедших с Нейманом за последние несколько лет, он остался единственным человеком, которому Борис действительно доверял и кому в трудный момент мог излить душу.
Войдя в просторный светлый холл, Нейман в который раз отметил поразительный контраст между государственной, живущей на скудные бюджетные средства больницей и этим шикарным частным медицинским заведением. Здесь все словно кричало о больших деньгах — живые цветы в кадках, уютная кожаная мебель, огромный, во всю стену, плазменный телевизор и нежные, успокаивающие глаз акварели, развешанные по всему периметру холла.
— Что, Боренька, живописью интересуешься?
Борис вздрогнул и обернулся. По лестнице к нему спускался его любимый педагог, доктор медицинских наук, профессор, академик РАЕН…
— Я тебя еще на улице заприметил, — протягивая ладонь для рукопожатия, с улыбкой проговорил профессор, — все гадал: заглянешь к старику на огонек или сразу к Томочке побежишь? Вот и решил перехватить по дороге.
— Зря спешили, Анатолий Григорьевич, — Нейман с удовольствием пожал сухую, не по-стариковски крепкую руку. — На этот раз я приехал именно к вам. Посоветоваться надо, не прогоните?