Будни и мечты профессора Плотникова
Шрифт:
– Вы встретили женщину и поняли, что дело не в традициях, - перебил Исповедник.
– Кто она?
– Велена, созерцательный палеоритмолог. Мы обсуждали проблемы космоэнергетики, делились впечатлениями о нашумевшей сверхзвуковой симфонии Лапидуса. "Хотите сделаться моим постоянным раутпартнером?" спросила она. Не находя слов, я несколько раз кивнул. "Тогда запросите Эль-матрицу и закодируйте согласование интересов..."
– И что было дальше?
– Я взял ее руку и почувствовал... Нет, не могу. Стыдно!
– А потом?
–
– Вы ее... поцеловали?
– Да... Кажется, так называли это древние...
– А Велена?
– Сказала, что я первобытный человек или даже маньяк. И вот я больше для нее не существую. Зато она... Она здесь, - Ивари стукнул себя в грудь, - ни на миг не покидает, душит своим презрением. Я ничтожество, правда ведь?
– О нет, совсем нет...
– ответил Исповедник, не пытаясь скрыть замешательство.
– Что означает слово "Исповедник"?
– спросила Дамура.
– Это сокращенное название "Исследователь поведения нейронно-импульсный компьютерный", - расшифровал Булиш.
– Ясно... Так что с ним случилось, с этим... Исповедником?
– Не могу понять: ни с того, ни с сего сгорел!
– Вы же консультант-регулировщик мыслящих компьютеров!
– А вы, насколько мне известно, интеллектолог?
– обиделся Булиш.
– И, конечно, знаете, почему одновременно с самоуничтожением Исповедника, да-да, самоуничтожением, ушел Ивари?
– Я не занимаюсь патологическими состояниями, - сухо ответила Дамура.
– Сантименты не мое амплуа, это по части машин. Коэффициент интеллектуальности Ивари превышал норму. Ненамного, но превышал. Остальное меня не касается.
– Еще бы... Копаться в человеческих душах способны только компьютеры. Их терпение безгранично. Не так ли?
– А в памяти Исповедника что-нибудь сохранилось?
– Не думаю. Тайна исповеди соблюдается строго.
– Предки передали компьютерам свои предрассудки. И все же проверьте блок памяти.
– Хорошо, - согласился Булиш.
– Гм-м, странно... На сей раз компьютер стер не все. И думаю, сделал это сознательно.
– Скажите еще, в назидание нам с вами!
– Возможно.
– Ерунда! Ну-ка, дайте взглянуть! Поцелуй... Любовь... Странные слова, никогда не слышала. Видимо, архаизмы, язык отторгает все отжившее!
– Сейчас включу энциклодешифратор.
Бросив взгляд на дисплей, Дамура отшатнулась.
– Какой ужас! Наверное, это очень противно...
Странная мысль пришла в голову Булиша.
– Вы так думаете?
– сказал он, растягивая слоги.
– Давайте убедимся!
Он шагнул к Дамуре, привлек ее к себе и неумело, но очень старательно, словно исполняя урок, поцеловал в губы. Дамура не шелохнулась.
– Простите меня, - опомнившись, пробормотал Булиш.
– Сам не знаю, как это получилось...
– Машинные штучки...
– с неожиданной нежностью проговорила Дамура. Ах вы, негодник этакий, научились у своих компьютеров!
–
– Знаете, что? Попробуем еще раз. Только не торопитесь, должна же я как следует разобраться. Возможно, я вас и прощу...
ВСЁ ДЛЯ СЧАСТЬЯ
В вестибюле института висит плакат: "Поздравляем аспиранта Иванчика с успешной защитой кандидатской диссертации!"
Алексей Федорович остановился, прочитал, поморщился. Почему - и сам не смог бы сказать.
Защита прошла как по заранее проложенным рельсам. Сухонький профессор-механик был первым оппонентом - его пригласил Иванчик, несмотря на вялое сопротивление шефа ("Ну какой он оппонент, ведь ничего не смыслит в вашей тематике..."). Прочитанный им с подвыванием отзыв напомнил Алексею Федоровичу здравицу.
Выступавшие больше говорили о заслугах Плотникова и его школы, чем о достоинствах диссертации. Один так и сказал:
– Мы все знаем Алексея Федоровича, он не выпустит на защиту слабого диссертанта!
"Ой ли..." - подумал Плотников с ощущением неловкости, даже какого-то странного недовольства собой, словно именно им затеян весь этот ненужный спектакль.
Он отчего-то вспомнил Стрельцова.
"Интересно, как там "Перпетуум-мобиле" со своими возвратно-временными перемещениями? Ишь на что замахнулся! А теперь небось забросил науку: непросто подняться после такого удара. Впрочем, я-то поднялся, а удар был посильнее..."
Тернист был его путь в большую науку, хотя многим представлялось обратное.
Плотникову не исполнилось и двадцати пяти, а одно из центральных издательств уже выпустило его книгу. История ее возникновения такова. В лаборатории научно-исследовательского института, где началась деятельность будущего профессора, работал старшим инженером некий специалист с образованием в объеме начальной школы - Зиновий Эммануилович Херец (такие парадоксы в то время были еще возможны).
Мастер - золотые руки, шлифовщик кварцевых пластин высшей квалификации, Зяма (так все его называли за глаза) отличался нетерпимостью к молодым инженерам. В лаборатории установил жесткую монополию на изготовление кварцев, да и кто мог с ним соревноваться в этом деле? Сам Николай Михайлович Ковалев, начальник лаборатории, был вынужден считаться с его капризами: Зяма умел и за горло взять, сказавшись больным, когда позарез требовалось изготовить что-то уникальное.
У него накопилось множество секретов, хитрых приемов, которые он тщательно оберегал от постороннего глаза.
Внешне Зиновий Эммануилович вылитый рубаха-парень. Лицо простецкое, ухмылка во весь рот, глаза с хитрецой, на лбу жировик размером с грецкий орех. Но Плотникову доводилось видеть его и другим: взгляд колючий, глаза-щелочки чуть ли не выше бровей, брови в гармошке лба, шишка подпирает макушку...
Любимое развлечение Зямы - ставить на колени инженеров с дипломами, в основном неоперившихся выпускников. Выбрав жертву, он не спешит насладиться, обхаживает: