Будни отважных

Павлов Н. Ф.

— Вот что, зайди-ка ты вечерком ко мне, когда стемнеет. Тогда и поговорим.

Все, что посоветовал в тот вечер Паролицын, Владимир выполнил в точности. Сначала он шел только днем, оборванный, с длинным пастушьим кнутом. Встречным говорил, что ищет пропавшую корову.

Когда пошли прифронтовые места, днем отлеживался в оврагах, на сеновалах, а ночами шел и шел вперед. И дошел.

После тщательной проверки командование части, в которую попал Виноградов, решило обучить способного и сообразительного паренька специальности радиста. Четыре месяца Володя изучал радиодело. Когда в совершенстве овладел аппаратурой, его вызвали к командиру.

—

Ты, говорят, родом из-под Ростова? — спросил пожилой майор. — Ну вот и славно. Значит, места те знаешь, легче будет. Выбросим тебя завтра утром у Больших Салов. Товарищи с тобой будут, вечером познакомлю вас. Рацию береги, как зеницу ока. Без нее, сам понимаешь, вся группа, как без рук. Вот здесь адрес явки. Прочти и запомни намертво. Сведения будешь передавать.

* * *

Поля вокруг села пустовали. Их весной не засеяли. И в самую страдную пору, пору уборки, только кое-где копались в земле огородники. Огороды были сразу за селом, на восточной его окраине. А дом Луспекаевых стоял на самом краю улицы. Ольга приходила с огорода обессиленная. Она устало опустилась на стул, обвела взглядом семейство. Что-то не в порядке дома, что-то случилось. Непривычно тихи дети, явно нервничает мать.

— Мама, ты что?

Дверь в соседнюю комнату отворилась. На пороге появился рослый, очень симпатичный русый парень. Протянул руку:

— Здравствуй, Олечка! Меня зовут Володей. Я принес вам от вашего брата письмо... Вот, пожалуйста...

Она взяла клочок бумаги. Рукой Амбарцума (его так и не устоявшийся почерк сестра знала хорошо) было написано:

«Дорогие отец и мама, дорогая сестра. Примите этих трех человек, как принимали меня. Если вы в чем-либо нуждаетесь, они вам помогут».

— Товарищи здесь, в этой комнате. — Володя показал через плечо на закрытую дверь.

Вечером, когда совсем стемнело и глубокая тишина легла на сельские улицы, отец Амбарцума, Володя и другой паренек, Степа, ушли за рацией, которую они спрятали в лесополосе. Третья из группы, молоденькая девушка Вера, осталась в хате.

Вернулись они уже перед рассветом. Спрятали рацию на чердаке. Степа с Верой сразу же стали собираться в дорогу. Мать дала им в руки по тыкве, чтобы встречные думали, будто ребята ходят по деревням, покупают продукты. Володя провожать во двор не вышел, он оставался у Луспекаевых. И нельзя было, чтобы его видел кто-либо из соседей.

По дороге на Ростов часто проходили фашистские соединения. Из небольшого дома на окраине села ночами летели в эфир шифровки о численности вражеских войск, о вооружении, технике, направлении движения. Часто такие передачи были связаны с огромным риском. Володя вел их из маленькой задней спальни. В нее вели две двери. Одну, широкую, хозяева наглухо забили и заложила тыквами. Вторая, очень узенькая, была за печкой, в темном углу. На нее никто не обращал внимания.

Как-то через село проходило большое соединение гитлеровцев. Во двор к Луспекаевым немцы поставили три походные кухни. Возле них суетились повара. А в большой комнате дома собралось на совещание более десятка офицеров. Луспекаевы сгрудились на кухне. В этот день Ольга не пошла в поле. Они с отцом долго о чем-то шептались. Потом она проскользнула через узкую дверь в спальню. Подходило время передачи. Володя быстро и вопросительно взглянул на Ольгу.

— Отец сказал, что надо передавать. Я сяду на крыльцо и буду громко

петь. Они тебя не услышат...

Голос у Ольги был сильный, звучный. Она пела старинную армянскую песню, которую очень любил ее брат. Проходившие мимо крыльца немцы одобрительно похохатывали и, коверкая слова, говорили:

— Кароший песна.

Виноградов скрывался у Луспекаевых почти полтора месяца. Неожиданно он принял приказ перебазироваться ближе к Ростову. Там ждал связной.

Владимир пришел на явочную квартиру к вечеру. Встретил его высокий пожилой человек в старенькой косоворотке, в пиджачке, накинутом на плечи. Внимательно рассматривал паренька сквозь стекла очков. Потом вдруг определил:

— А вы ведь здешний, родом откуда-то поблизости. Точно?

— Точно! Из Аксая я. А как вы определили?

— Меня можно дядей Семеном называть. А определил просто: по выговору. Лингвист я, исследованиями в области языка занимался. Вот и слышу — нашенский. Это и хорошо, что вы из Аксая, и плохо. С одной стороны — в случае чего, у своих всегда легче укрыться. А с другой — много знакомых вам ни к чему. Узнают, проболтаются, могут неприятности быть.

— Скажите, дядя Семен, а мать мне можно повидать? Одна она там, отец на фронте, обо мне ничего не знает.

Хозяин задумался. Попросил сначала рассказать, потом нарисовать на бумаге, где находится их дом.

— Ну ладно, один раз сходите. Только смотрите, осторожнее. Жить будете в Ростове, документы вам сделают. Ну, сейчас нам пора идти, иначе поздно будет.

Поселился Виноградов в маленькой пристроечке к дому у одинокой пожилой женщины. У этой квартиры было одно преимущество: был выход не только через калитку на улицу, но и садами на кладбище. А значит, не надо было бояться, что соседи будут его часто видеть. С дядей Семеном он встречался в. условленных местах, получал от него данные и передавал по рации. Нередко и сам по заданию добывал кое-какие сведения.

Тоска по матери, по дому, усиленная их близостью, не давала ему покоя. Он прикидывал: если выйти перед вечером, к комендантскому часу буду на полпути. Там постоянных часовых быть не должно, от временных в темноте укрыться несложно. Ночью дома буду, часок посижу, а утром вернусь.

И Володя рискнул. Он уже привык ходить по городу как-то незаметно, подсознательно выбирая наиболее безопасные улицы, переулки, дворы. Когда стало смеркаться, он был уже далеко за городом. Шел не по дороге, а возле нее. Так было безопаснее: можно всегда укрыться в придорожной яме.

Вот и родная станица. Внутри что-то екнуло. Он ускорил шаг, почти бежал. Дом был рядом, вот за тем поворотом...

— Э-э... Молодой человек. — Перед ним стоял его бывший учитель, нынешний шеф полиции.

Владимир метнулся назад. Но двое полицейских, сопровождавшие подвыпившего начальника с какой-то пирушки, схватили за руки.

— Попался, голубчик! — протянул Мирошников. — В полицию! Утром разберемся, зачем он здесь по ночам шныряет.

И вот они стали друг перед другом. Два совсем разных человека — и по возрасту, и по убеждениям. Только одно у них было общее — ненависть друг к другу. Мирошников-Ковалевский давно не любил этого подвижного, сообразительного, порой дерзкого мальчишку. Теперь, понимая, что перед ним уже не восьмиклассник, отстаивающий свое право на самостоятельность, а взрослый человек, убежденный враг, бывший учитель загорелся к нему ненавистью. При обыске у Володи нашли документы на чужую фамилию.