Будни отважных

Павлов Н. Ф.

Начальник был немногословен. Но с каждой его фразой приходило облегчение. Значит, все в порядке.

— Так вот, Григорий Иванович, видно, Голиков на самом деле решил тебя не подводить. Оформился в ателье закройщиком. Женился. Ожидает прибавления в семействе. Говорят, отменный семьянин, женщины-соседки все его в пример своим мужьям ставят. Значит, не зря ты поверил парню. Молодец!

То, что не ошибся я в нем, Голиков доказал вскоре еще раз. Как-то по старой памяти заглянул он ко мне на минутку, поговорили, вспомнили мимолетом былое, но больше о новом речь шла:

о житье-бытье, работе, службе. И распрощался было уже человек, как влетел в комнату оперуполномоченный из Железнодорожного района и бросил с ходу коротко:

— Кража!

А следом позвонил постовой милиционер и сообщил, что подозрительные люди с узлами расположились в сквере.

Собрались быстро. Уже нетерпеливо дрожал газик, когда Голиков придержал меня за локоть:

— Возьми, Григорий Иванович. Может, смогу помочь.

— Ну давай в машину.

План операции родился в пути. Подходить в форме рискованно. Почувствуют неладное, поднимутся, а вещи оставят. Скажут: не наши, ничего не знаем. Доказывай тогда. Вот где может пригодиться Голиков. Пусть спросит, кто такие, почему в поздний час сидят с узлами. Только бы он не переборщил по неопытности.

Дальше события развивались по-задуманному. Компания решила избавиться от назойливого, расшумевшегося гражданина и дружно поднялась со скамьи, захватив узлы...

И снова шумной вечерней улицей мы шагаем по городу мимо огней реклам, мимо окон домов. Откуда-то льется музыка, где-то назначаются свидания, куда-то спешат по своим делам горожане, а я все думаю, что рядом со мной идет человек, который к этому безмятежному спокойствию тысяч людей и их ничем не потревоженным труду и отдыху имеет самое непосредственное отношение. Потому что он, этот человек, которого Родина наградила орденом Ленина, стоит на страже спокойствия и порядка жителей своего города.

Э. БАРСУКОВ

ПИРАТ, СЛЕД!

Пытаясь перегрызть цепь, пес вставал на дыбы, в отчаянии кидался прочь от привязи, но ошейник мертвой хваткой сжимал горло. Тарахтело кольцо на тугой, точно струна, проволоке, усиливая панический ужас, внезапно овладевший им.

Вокруг полыхали отблески пожарищ, все ближе подкатывалась орудийная канонада. Страшные звуки надвигались отовсюду. И он судорожно метался из стороны в сторону. Затем поднял морду к небу и завыл. По-волчьи. В полный голос.

* * *

Начиналась метель. Под порывами ветра забилась поземка, зазвенели оборванные провода. Мглистое небо сдавило кварталы города свинцовой тяжестью. Ветер гудел в развалинах домов, откуда тянуло гарью и копотью, срывал со стен обрывки приказов бывшего

коменданта генерал-майора Киттеля, отпечатанные на русском и немецком языках.

По мостовой громыхали краснозвездные «KB», двигалась мотопехота.

— Родимые! Соколики! — Женщины, обмотанные платками, кто в телогрейке, а кто в старых потрепанных пальтишках, выбегали навстречу солдатам.

...Федор глядел по сторонам и не узнавал родного города: от Ворошиловского проспекта до вокзала — почти ни одного уцелевшего здания. Скорбные руины на Пушкинской, Шаумяна, Буденновском проспекте.

Сухой снег колол щеки, забирался за воротник. Ванин не замечал холода.

А люди все бежали и бежали навстречу...

Прибывшие вместе с регулярными частями Советской Армии, сотрудники милиции начали наводить порядок на улицах. Патрульные группы прочесывали кварталы — нет ли где оставшихся гитлеровцев, диверсантов. За участковыми уполномоченными закреплялись зоны.

У входа в здание, где разместился горотдел, лейтенант сбил снег, налипший на сапоги, стряхнул его с теплого армейского полушубка. Едва переступил порог, услышал:

— Ванин, к начальнику отдела!

Федор вошел в тесный кабинет, большую часть которого хозяйственно занимала печурка-времянка с трубой, выведенной в окно. Рядом с картой продвижения войск, сплошь утыканной флажками, висела наскоро начерченная схема города.

— Товарищ майор, лейтенант Ванин...

— Одну минутку, присядьте.

Полный стареющий человек с необычайно живыми глазами указал на кресло рядом со столом. Василий Афанасьевич Кошелев (так звали начальника) внимательно слушал рассказ старшего оперуполномоченного о положении в городе. Виктор Дмитриевич Еленевич докладывал по-военному четко: по имеющимся данным, в Ростове, освобожденном от немцев, осело много накипи — не успевшие сбежать полицаи, уголовники, выпущенные из тюрем, притонщицы, промышлявшие во время оккупации своим «ходовым» товаром, спекулянты, барышничавшие на черном рынке...

Майор отпустил старшего оперуполномоченного и обратился к Ванину:

— Федор Кириллович, нужна ваша помощь. Поедемте со мной. Говорят, немцы пса хорошего бросили. Надо бы посмотреть.

— Слушаюсь!

Накинув поверх полушубка плотный брезентовый плащ, Ванин взял тяжелые рукавицы и вышел. Вскоре он вместе с Василием Афанасьевичем и его заместителем Павлом Яковлевичем Пешковым мчались на «виллисе» по направлению к Берберовке.

* * *

Было зябко и тоскливо. Пес поглубже упрятал нос в лапы и задремал.

Ему снилась блестящая черная машина, в которую он вскакивал, не дожидаясь приказа, кожаное сиденье у окна. Впереди садился хозяин — рослый и поджарый офицер гестапо, перед которым все вытягивались по стойке «смирно».

Пес и сам не раз оскаливал пасть при виде людей, бывших у хозяина в подчинении.

...Внезапно яркий свет фар надвинулся на него. Он вскочил, стряхнул с себя снег... Машина... У дома остановилась машина.

Пес завизжал от радости, запрыгал. Значит, все-таки хозяин вернулся за ним!