Будни прокурора
Шрифт:
— А каких-либо разговоров о семье Рубовых вы не слыхали в связи с убийством женщины на Проезжей улице? — спросил под конец следователь.
— Разное болтают, — уклончиво ответила Зайцева. — Да что зря говорить, когда не знаешь?
И, стряхнув со стола несколько крошек, добавила, глядя в окно:
— Люди чего хочешь наговорят…
Глебов проследил за ее взглядом и увидел, что во двор дома номер 5 вошли мужчина и женщина.
— Это Рубовы? — спросил он.
Зайцева кивнула головой.
Коротко записав ее показания, Глебов
Подойдя к дому Рубовых, Глебов заколебался. Он вспомнил, что Лавров велел ему обязательно доложить о результатах допроса соседей Рубовых и обо всем, что удастся добыть милиции, и только после этого приступать к допросу Рубовой.
«Но ведь это будет просто неразумно — имея такие сведения, ждать до завтра, — подумал Глебов. — Юрий Никифорович и сам не одобрил бы этого…»
Поравнявшись с калиткой Рубовых, Глебов остановился и решительно взялся за скобу. «В конце концов, должен я когда-нибудь работать самостоятельно! Не может же меня прокурор всю жизнь за ручку водить!..»
На стук из дома вышел высокий мужчина лет пятидесяти.
— Можно к вам? — спросил Глебов и следом за хозяином вошел в сени.
— Кто там, Миша? — донесся из комнаты женский голос.
Входя в открытую дверь, следователь столкнулся с худощавой пожилой женщиной. Увидев его, она отступила, страдальчески сморщилась, схватилась за сердце и тяжело опустилась на стоявший у стены стул.
— Ох, должно, Григорий опять что-нибудь натворил, — слабым голосом произнесла она.
— Да ты-то чего из-за него, идиота, убиваешься? Заработал и пусть сидит! — с сердцем сказал Рубов. — На, выпей водички, — уже успокаивающе произнес он, наливая в стакан воду из стоявшего на столе графина. — Сердечница она, — объяснил он Глебову, — нервничать ей вовсе нельзя…
Следователь как можно осторожнее и тактичнее допросил супругов. Он чувствовал, оба они тяжело переживают, что на их семью падает такое страшное подозрение.
Рубовы ничего не скрыли от следователя. Они рассказали, что Григорий Беляков давно занимается нехорошими делами, два раза сидел в тюрьме за грабежи и, освободившись из заключения, снова не работает, «не живет на месте, а все по родственникам ездит…»
— К нам он явился незваным гостем и прожил около месяца, где-то пропадая по ночам. Правда, у него тут женщина одна есть, Гавришина Любовь, на Водовозной она живет, недалеко отсюда, — говорила Рубова. — Да только и она мне сказывала, что он у нее редко бывает. Кто его знает, чем он занимался по ночам, а у меня вся душа изболелась за это время, такая я сделалась, что стуку каждого боюсь. Стану спрашивать — зубоскалит только: «У меня, — говорит, — тут баб полный город, надо у всех переспать». Такой охальник, аж слушать тошно!
— А
— Знаем, а как же! Из Воронежа вместе на Кубань приехали и двадцать лет соседями прожили, — ответила Рубова и снова, сморщившись, прижала руку к груди. — В гостях мы у них были незадолго как несчастье-то с ней случилось. А потом Григорий еще сам к Анне два раза заходил. Друзья они были с детства, а потом ухаживал он за ней, пока не уехал от нас. Только не приветила она его, сказывал он мне, не велела часто ходить, боится — разговор пойдет.
— Григорий знал, что Анна — портниха? — снова спросил Глебов.
— Конечно, знал, она девчонкой шить-то училась. А когда приходили мы к ней, она еще нам отрезы показывала, из стола вынула и говорит: «Вот люди какие платья носят. А я только шью. И деньги есть, а купить негде. В Москву собираюсь».
— Где ж он сейчас, Григорий-то? — поинтересовался Глебов.
— А кто его знает! Уехал и до свиданья не сказал, как в воду канул. Может, в другой город поехал, он туда к приятелю собирался, вместе в заключении они были. Не знаю, что за приятель, знаю только — Михаилом звать.
— А какого числа уехал, не помните?
— Как не помнить? — вздохнула женщина. — В ту ночь это было, как… Федоровну загубили. С вечера мешок зачем-то взял у соседки Дарьи Шустовой, сказал ей, будто для картошки, когда у нас своей девать некуда. Ушел и не вернулся больше.
Записывая эти показания, следователь вдруг вспомнил, что ничего не спросил про газету: разговор с самого начала принял такой оборот, что он забыл об этом.
На его вопрос Рубова ответила, что «Известию» они получают, муж выписывает на работе.
Окончив допрос, Глебов попросил хозяев пригласить в качестве понятых соседок Зайцеву и Воронько.
— Простите, но я должен сделать у вас обыск, — произнес он извиняющимся тоном. — Я обязан это сделать по долгу службы, хотя и понимаю, что вы ничего не скрываете и ни в чем не виноваты. Но могло же случиться, что Григорий что-нибудь принес и оставил у вас, не сказав вам.
Хозяева согласились, хотя видно было, что они подавлены этой неприятностью.
Пока Рубов ходил за соседями, следователь достал из папки бланки, написал постановление на обыск…
Обыск ничего не дал. Глебов изъял только фотографию Белякова и два его старых письма с конвертами. Впрочем, хозяйка сама предложила их следователю еще до обыска.
Домой Глебов возвращался уже в одиннадцатом часу ночи.
«Почему Анна Гармаш не сказала мне о разговоре с Рубовыми, об отрезах, о посещении Белякова? — размышлял он, шагая по темной улице. — Забыла? Нет, наверное, ей просто в голову не пришло, что убийство может совершить человек, давно и близко знавший их семью, друг ее детства и юности… Какой мерзавец!» — подумал Олег Николаевич, вспомнив, как зверски расправился убийца со старой женщиной, знавшей его еще ребенком.