Будни Севастопольского подполья
Шрифт:
— Грюнфельд нам еще пригодится, — усмехнулся Александр. — Надо попросить ее — пусть она разок-другой назначит ему свидание, скажем, у себя на работе. Пусть прощупает его настроение в связи с десантом под Керчью и попробует выведать их планы. Ходят слухи, будто оккупанты собираются эвакуировать севастопольцев в Румынию.
— Ладно, я ей подскажу, — и Кузьма, застегнув бушлат на все пуговицы, добавил: — Ну, я пошел.
Александр проводил его и, закрыв на веранде дверь на задвижку, снова спустился в подземелье.
…Максим и Ваня, выйдя на вершину
Дул сырой западный ветер, нагоняя с моря низкие облака. Пахло землей, полынью, запахами осеннего тлена. Где-то справа звенели буфера, слышались свистки маневровой «кукушки». Ориентируясь по этим звукам, Максим уверенно шел вперед. Наконец они вышли на Верхнюю Чапаевскую.
В доме у Гузова они застали Костю Белоконя, который, идя в ночную смену на пристань, занес порошок для типографской краски.
Максим посвятил товарищей в задуманный план, оставил Жоре листовки, кроме двух, отложенных для себя, и вместе с Ваней поспешил на Исторический бульвар.
Кустарником, росшим вдоль стены бульвара, они пробрались к высокой восточной скале Четвертого бастиона и залегли в камнях.
Эту скалу по соседству с покалеченной взрывом беседкой-грибком Максим выбрал неспроста. Место глухое, неприступное. Справа, слева и впереди — отвесный обрыв, высотою не менее пятидесяти метров, у подножия — станционные пути и руины вокзала. Единственный подступ — сзади, от развалин панорамы и от Язоновского редута, где стояли теперь зенитки с прожекторами. Но между ними и скалой — метров четыреста, изрезанных буераками, поросшими колючим кустарником.
Максим и Ваня лежали тихо, присматриваясь. Черная пропасть зияла внизу перед ними, полная приглушенных шумов и звуков. Слышался сдержанный говор, топот, скрип вагонных дверей и деревянных трапов, по которым что-то втаскивали и грузили на платформы. Искрил и тяжко вздыхал паровоз. На путях то там, то тут мелькали зеленые, красные огоньки, иногда светлячками вспыхивали карманные фонари.
— Кузьма говорил, что в половине двенадцатого отправляется эшелон с людьми, а следом за ним — с боеприпасами, — прошептал Ваня.
— Знаю, — тихо ответил Максим. — Бей не спеша вот от того зеленого огонька по паровозу и голове состава, а я по хвостовым вагонам. Запасную обойму береги… Огонь!
Треск винтовки и автомата распорол ночную тьму и прокатился по котловине. Максим вскочил, кинул гранату и бросился наземь.
На станционных путях закричали, с резким свистом вырвался пар из пробитого котла локомотива, заверещали тревожные свистки жандармов.
Солдаты выскакивали из вагонов и вели беспорядочную винтовочную пальбу. Над скалой взвизгнули пули, две из них клюнули соседние камни.
Максим и Ваня отползли немного в сторону и, вскочив, снова метнули две гранаты. Взрывы на мгновение
Донеслась команда, винтовочная пальба стихла. Слева и справа от поезда замелькали огоньки фонарей; они придвигались к тропинке, которая с Портовой поднималась вверх к бульвару.
— Ну, Вань, началось, обходят, — облегченно вздохнул Максим. — Теперь давай заманивать их.
Позади, правее Язоновского редута, вспыхнул прожектор и осветил остатки беседки, скалу и косогор. Ваня с Максимом бросились наземь под кусты. Выждав, когда луч, обшаривая кустарник, отодвинулся в сторону, перебежали поближе к развалинам панорамы и остановились на дорожке в миндалевой рощице. Прожектор скользнул по обрушенной восточной стене и задержался на проходе, как бы указывая преследователям путь на бульвар. Вскоре в проломе стены и в калитке сверкнули бляхи полевых жандармов.
Максим дал короткую очередь и вместе с Ваней перебежал на главную аллею чуть левее панорамы. На выстрелы жандармы не ответили и по команде рассыпались цепью. Максиму был ясен их замысел: пользуясь темнотой, окружить. Сам он остался на аллее, а Ване велел выйти с бульвара и на Четвертой Бастионной улице прикрывать его с тыла.
В миндалевой рощице хрустнула ветвь. Жандармы приближались. Максим дал длинную очередь. Луч прожектора выхватил его из тьмы, осветив всю главную аллею. Максим рванулся через дорогу и обронил полевую сумку.
Отбежав шагов сто, он спрятался за дерево и увидел, как двое жандармов, выскочив на дорогу, бросились к сумке, Максим ухмыльнулся и побежал к поджидавшему его товарищу.
II
Спустя полчаса Максим и Ваня были уже на Лагерной. Николай Андреевич открыл калитку и пропустил их в хату. Позднее появление подпольщиков не удивило его: нередко случалось, что после выполнения ночных заданий они заходили к нему переночевать.
— Это не вы там на грибке стрекотали? — полюбопытствовал Михеев.
— А кому же еще? — засмеялся Максим. — Маленько пощекотали их, чтоб не спалось.
— Так, та-ак. Ну, я, конечно, не спрашиваю — что и почему, то ваше дело. Ну, а не ровен час с обыском нагрянут? Ведь как что, так к нам первым жалуют, хата наша крайняя.
— Верно, старина, твою хату надо беречь. Бери-ка оружие и схорони подальше.
— Пого-одь. Сперва за удачу вашу, — Николай Андреевич достал из шкафа лафитничек, три стакана. — Ну давайте.
— Я не пью, — Максим отставил стакан в сторону.
— Тогда давай, Ванюша, с тобой.
Николай Андреевич выпил, понюхал корочку и, взяв оружие, вышел во двор.
— Как, Вань, думаешь — клюнут они? — спросил Максим.
— Подождем — узнаем.
Им не пришлось ждать долго. Вскоре прибежал с пристани разгоряченный, запыхавшийся Костя Белоконь.
— Вот хорошо, что вы тут, — сказал он с порога. Максим подался вперед, чувствуя, что появление Кости связано с их ночной вылазкой.