Будни Севастопольского подполья
Шрифт:
— Бросай, что полегче — сигареты, табак, а вот это из рук не выпускай, с ним и прыгай. Остальное я сам выброшу и дверь захлопну.
Выйдя из тоннеля, поезд круто завернул вправо и полз по дну глубокой каменной траншеи. От толчка дверь приоткрылась. Показались руины морского госпиталя, замелькали деревья, за ними черным бархатом выстлалась сонная бухта, и вдали в лунном свете четко обозначились белокаменные берега Северной стороны. Костя откинул дверь и, высунув голову, следил за ходом поезда, движение которого замедлилось. Паровоз и передние вагоны вдруг окутались густым облаком.
— Кузьма сигналит. Давай! — скомандовал он.
В каменистый, поросший травою кювет один за другим
За минуту все было кончено. Петька спрыгнул первым. Костя рывком захлопнул дверь, набросил клямку и, соскочив, с разбегу перепрыгнул через кювет и оглянулся. Другие ребята тоже бежали прятаться к груде камней: на задней площадке ехал жандарм.
Поезд ускорял бег под уклон. Чаще и громче лязгали буфера. Вот и последний вагон мигнул красным зрачком фонаря и вместе с замирающим стуком колес растаял вдали.
Ребята бросились подбирать груз и перетаскивать его на другую сторону полотна, в заросли дерезы и боярышника, где на тропе их уже поджидали Александр, Николай Андреевич Михеев и Ваня с Максимом.
— Ловко сработали, — похвалил Ревякин. — Теперь тащите за нами, — и он взвалил на плечи мешок с сахарным песком.
Все с поклажей последовали за ним, лишь Саня, Котофей и Петька остались еще подбирать сброшенные грузы.
Согнувшись под кулем риса, Костя, боясь оступиться, спускался по крутой тропе, ища глазами отцовскую подводу. Просторная котловина утопала в голубом сиянии. Впереди и по сторонам — темные пятна деревьев и кустарника, меж ними искрящиеся росою полянки; справа рощица, скрывающая в своей тени разбитую бомбой раковину и подмостки эстрады. Свернув за кусты шиповника, Костя увидел в тени акаций лошадей, впряженных в бричку, а на соседней лужайке отца, сгребавшего скошенную траву. Заметив подходивших, он поспешил к своей бричке укладывать груз.
Возвращаться в город в такой час было рискованно. На каждой улице пришлось бы предъявлять пропуска, и патрули могли заинтересоваться, что лежит на возу, под травой. Поэтому конюх решил пока что отъехать в дальний конец балки, в кустарнике переждать до рассвета, а утром выбраться на шоссе к Малахову кургану и, затерявшись в потоке машин и подвод, въехать в город.
Солдаты восьмого бастиона
I
Смеркалось, когда Александр и Кузьма закончили печатать экстренный выпуск листовки с ночным сообщением Москвы о десанте советских войск под Керчью. Весть эта всполошила и подняла на ноги всех.
Листовки тискали прямо на кухонном столе. В кухне просторней и, главное, легче дышать, чем в подземелье. К тому же там Людвиг настроился на московскую волну, а Лида записывала передачи.
— Где же Максим с Иваном? Надо бы и эти поскорей отправить, — Кузьма кивнул на стопку свежих листовок.
Еще под утро Жора, Женя Захарова и Костя отпечатали триста листовок и унесли с собой, чтобы засветло успеть раздать их связным с дальних окраин. Остальной тираж, предназначенный для центра города и железнодорожной станции, Александр с Кузьмой взяли на себя, пообещав Гузову прислать листовки с Ваней на дом.
С тех пор как стало известно, что соседка Ревякиных Женька Зеленская следит за квартирой Александра, никто к нему без вызова не являлся. Исключение составляли трое: Костя — связной, Гузов — редактор и наборщица Женя Захарова. Эта умная черноглазая девушка с пышной каштановой косой, обернутой венцом вокруг головы, оказалась неутомимой и самозабвенно преданной делу подпольщицей. Она быстро навела порядок в типографии, сама набирала газету и обучала наборному делу Жору, Александра, Кузьму
Чтобы к Ревякину поменьше ходило людей, Жора еще месяц назад взял в свои руки распространение газеты и листовок.
Кузьма снял с рамы последний оттиск и снова, в который уж раз, прочитал вслух броский заголовок:
— «Десант под Керчью, бои под Перекопом». Здорово! Ведь это значит — вот-вот наши ворвутся в Крым.
— А мы вроде наблюдателей, — ответил Ревякин.
— То есть как?
— А так. Ты сам видел ночью, как два эшелона с боеприпасами и солдатами были отправлены из Севастополя на Керченский перешеек. Враг подтягивает резервы. А мы? Что делаем мы, чтобы помочь своим?
— А разве это не помощь? — Кузьма потряс листовкой. — Представь, как завтра воспрянет народ, как забурлит Севастополь.
— Это само собой. Но ведь мы-то не только пропагандисты, а и солдаты. Что ж, мы так и будем сидеть в подземелье, как кроты в норе?
Ревякин взял из стопки третью часть листовок и подал Кузьме.
— Это возьмешь с собой на линию. А пока ребята заявятся, давай все уберем.
Он спустился в лаз и, став на ступеньку приставной лестницы, принял от Кузьмы раму с набором, валик и оставшуюся чистую бумагу и скрылся в подземелье. Кузьма начисто вытер стол и, убедившись, что следов краски нигде не осталось, принялся отмывать руки.
Уже стемнело, когда пришли Ваня Пиванов с Максимом. После побега из концлагеря они не разлучались. Кузьме и Ване повезло. С подложными документами они устроились на работу и свободно ходили по городу. А вот Максим нигде не мог зацепиться. Прямо со школьной скамьи он пошел в офицерскую школу, а затем, младшим лейтенантом, на фронт. Специальности он не имел и не мог поступить в мастерские или на станцию. Чтобы не привлекать внимания уличных старост и жандармов, он кочевал по разным квартирам. Но он не унывал. Этот расторопный парень с холодным, насмешливым взглядом оказался незаменимым помощником. Он добывал оружие, расклеивал листовки на слободках и выполнял многие другие поручения. Своей отвагой и предприимчивостью Максим завоевал доверие ребят и стал признанным вожаком во всех рискованных вылазках за продовольствием. У него осталось много друзей среди военнопленных, и после каждого удачного «пикирования» на поезд он посылал им с Петькой передачи в концлагерь. А те, в свою очередь, частенько при разгрузке машин с продовольствием прятали в развалинах ящики с консервами или кули с мукой, которые Максим по ночам подбирал. Неделю назад в камнях возле продовольственного склада полиции Максим подобрал оставленные друзьями два ящика вина и водки. Он ликовал. Водка — это валюта, за которую можно было приобрести все что угодно. В первое воскресенье Максим отправился на толкучку и выменял на водку револьвер.
Он был неистощимым на каверзы, которыми досаждал фашистским градоправителям. Однажды ночью с двумя матросами, бежавшими из лагеря, он учинил разгром полицейского участка. Утром он сдал трофеи — два автомата с патронами. Другой раз, чтобы попугать предателей, обстрелял ночью квартиры городского головы и его помощника. А на днях вместе с Шанько подбросил Филле письмо с угрозой рассчитаться с ним за избиение военнопленных, работавших на станции.
Прошлую ночь Максим спал у Петьки, на месте Кузьмы, который был на дежурстве. Утром он балагурил, сыпал анекдотами, а когда Костя принес листовки с известием о десанте, вдруг затих. Часа два бродил по двору и рассеянно поглядывал на изрытую пещерами Воронцову горку.