Будьте здоровы и держите себя в руках
Шрифт:
Между прочим, я мог бы и вовсе не родиться. Как я писал выше, моя мама, беременная мной, рвалась на похороны Сталина, но моя бабушка заперла ее дома и не пустила в эту давку. А то похороны Сталина стали бы самым ярким, первым и последним событием моей неначавшейся жизни.
Свое совершеннолетие я встретил в геологической партии в Средней Азии, куда в качестве рабочего уехал за две недели до окончания девятого класса – на платформе товарного состава, к которой были прикреплены две крытые грузовые машины ГАЗ-51. За машины отвечали два водителя, а я – за груз: спальные мешки, палатки, посуду. Мы еще не тронулись, а водители уже давно и много раз “ну, поехали!”. В общем,
А вот когда мне исполнилось 25 лет, моя жена вышла из роддома день в день. И с моим другом Мишей мы несли моего 9-дневного сына Антона.
Потом был день рождения в Ленинграде, где я был в командировке и одиноко рисовал свой автопортрет в гостиничном номере.
Был один день рождения в Брюсселе – в доме, в котором впоследствии хозяева украли мои картины. А я танцевал с женой хозяина, который в это время был в Москве по делам, – дамой с большим алкоголическим стажем и любовником-венгром. Венгр, надо сказать, брал у нее деньги и на эти деньги кормил меня и водил по музеям. Вот что значит социалистическая дружба.
Был один день рождения в берлинской пивной, куда пригласил меня мой друг, у которого в момент оплаты не оказалось денег.
Был один день рождения в каннском китайском ресторане, куда я пригласил моего другого друга, а он не разрешал мне за него платить. И, кстати, до сих пор никому не разрешает платить ни за него, ни за себя.
Много раз я отмечал свой день рождения в психиатрической больнице. Все эти дни рождения как-то слиплись в один.
Но после того как я отметил свое 50-летие и получил уйму ненужных подарков… – чего только стоит воронка для перелива жидкости в виде рожицы Буратино. Кончик носа у Буратино – обрезан. Получился обрезанный Буратино. Действительно, ведь ничего больше обрезать Буратино нельзя.
Еще мне подарили пластмассовую игрушечную китайскую скрипку. Маленькую. Скрипка вдруг начинает сама издавать какие-то чудовищные скрипы. И все на даче, куда ее сослали, впадают в панику, потому что не могут понять, откуда возникает этот ужасный звук.
Еще мне подарили два сундука. Урну или вазу – что это, определить так не удалось, – в виде девушки без головы (туда как раз ставятся цветы или кладется мусор) и без ног. Но девушка эта зато с грудью.
Еще подарили мотоциклетный шлем, который мне был дико мал. А машину и тем более мотоцикл я не вожу.
И наконец, мне подарили мопед. В детстве я называл эту штуку “мотопед”. У мотопеда тут же на дне рождения разбили фару, и через несколько месяцев я его подарил какому-то “гонщику”. В общем, после 50-летия дни рождения я отмечать перестал. Я стал в эти дни уезжать на любимый мной остров Искья, что в Неаполитанском заливе, – с женой, а потом и с появившимся внуком Егором. И там, на Искья, в маленьком ресторанчике, продуваемом ветрами и находящемся по-над морем,
В этом ресторане я даже много лет назад неформально перевел меню на русский язык, предположив, что русские на острове Искья скоро появятся. И они себя не заставили ждать – меню стало популярным.
В тот день моего рождения утром в зеркале я себя не узнал. Я сгорел на солнце, и у меня чудовищно отекли верхние веки. Как у Вия, в произведении Николая Васильевича Гоголя. “Поднимите мне веки”, – сказал я жене и внуку. Веки они мне подняли, и я увидел гигантский букет лилий, издававший аромат, вызывающий головокружение, за что цветы были тут же отправлены в ссылку на террасу.
День начинался уже необычно, и я бы сказал – радостно. Мы пошли с внуком в бассейн, а потом завтракать. По дороге на рецепции я взял специально для меня два раза в неделю привозимую общефедеральную, тогда популярную и всем известную газету, в которой я тогда работал и где каждый день в одном и том же месте печатался мой рисунок. Я сел завтракать на террасе и развернул вчерашний номер (газета приходила с опознанием на одни сутки). Хотелось посмотреть, какую же картинку на этот раз редакция выбрала из моей толстой пачки, в которой лежало около трехсот рисунков.
Надо сказать, что в отеле, в котором я останавливаюсь очень давно в одном и том же номере, меня за эти рисунки, которых итальянцы, конечно же, не понимают, очень уважали. Потому как художник для итальянца – это фигура почти божественная.
Я сделал первый глоток зеленого чая, очень плохого (все в Италии пьют исключительно кофе, чая заваривать не умеют), и открыл газету. Рисунка моего на его месте не было. Какое-то нехорошее предчувствие пробежало мурашками по спине. Утро дня рождения было слегка подпорчено. “Тебя, что, уволили из?..” – спросил меня внук, назвав газету. “Не знаю”, – буркнул я. “Синьор, в русской газете почему-то нет вашего рисунка, – сказал официант. – Я всегда их смотрю, иногда вырезаю. В этой газете их почему-то нет. У вас все в порядке?..” “Не знаю”, – ответил я.
Выйдя из-за стола в холл, я набрал телефон заведующего отделом. “Сережа, а что случилось?” – “Дело в том, что на летучке главный редактор твоих рисунков печатать не рекомендовал”… Это было как удар молнии. Что, почему, из-за чего?! Впрочем, я этого знать не очень хотел. Я тут же позвонил в отдел кадров и подал заявление об уходе. То есть буквально с острова Искья позвонил в довольно обшарпанный кабинет и сказал, что я увольняюсь с сегодняшнего числа.
Вот такой я сделал себе подарок в день своего рождения. Стал безработным и свободным. И надо сказать, какая-то легкость появилась необыкновенная во всем теле.
А мой внук Егор все время говорил: “Я очень хочу, чтобы это сегодня продолжалось завтра”.
Проходя мимо рецепции в свой номер, я попросил метрдотеля больше “этой газеты” для меня не заказывать. Портье грустно улыбнулся. И достал откуда-то снизу бутылку хорошего красного вина. “Это вам, синьор Бильзо. С днем рождения, синьор Бильзо!”
Будьте здоровы и держите себя в руках.
10. Моя премьера