Будущее общество

Грав Жан

Нас успокаивает мысль, что в революционное время идеи распространяются быстро; экзальтация, охватывающая людей во времена народных волнений, ускоряет функции мозговых клеточек, усиливает способность мышления и облегчает понимания таких рассуждений, которые в обыкновенное время не реагировали бы на них совершенно.

В революционное время люди становятся способными на самые безумные поступки, но зато и на величайшую самоотверженность. Этим в прошлые революции всегда пользовались честолюбивые индивидуумы и всегда умели навязывать массам деспотизм, отвлекая посредством громких слов: „добродетель”, „братство”, „гражданский долг” и проч. внимание их от истинного значения слова „свобода”.

Что касается нас,

мы хотим, чтобы массы свободно отдавались всем своим лучшим чувствам и своему стремлению к солидарности, и чтобы они были настолько сознательны, что не позволили бы надеть на себя цепи, долженствующие якобы гарантировать им свободу.

ГЛАВА IX.

О моральном влиянии революции.

Революция, следовательно, будет переходным периодом, за которым наступит полная реализация нашего идеала. Она, действительно, будет таковым в том смысле, что разовьет умственно индивидуумов и научит их уметь быть свободными.

Впрочем, здесь мы должны сделать небольшое отступление.

„Зачем заботиться о том, что будет завтра”, — говорят нам некоторые из революционеров — „у нас достаточно дела вести борьбу против существующего строя, и некогда думать о том, что будет дальше; нельзя терять время в мечтаниях о разных утопиях, когда настоящее требует наших сил. Сперва справимся с существующим строем, а затем уже, когда он будет свержен, подумаем о том, что делать дальше”.

Тоже самое повторяют и некоторые анархисты, находя, что обсуждать будущее, значит напрасно терять время.

Но мы считаем дискуссии о будущем полезными и именно по следующей причине: все прошлые революции потому кончались неудачей, что восставшие умели только драться, относительно же организаций будущих социальных отношений и нового порядка вещей вполне полагались на своих вождей. Рабочим никогда не удавалось воспользоваться плодами победы именно потому, что стремления их всегда бывали неопределенными и туманными.

Большинство заботилось только о нуждах данного момента борьбы и ограничивалось тем, что дралось, служило пушечным мясом, а думать предоставляло другим. Конечно, идеал, стремления, цель были ясны для них: свобода, всеобщее счастье... все, как понимаем и мы, но в какой форме должна притти свобода, об этом они не думали. Им говорено было о какой-то республике, которая освободит их, о каком-то социализме, не совсем понятном, но сулящем все блага земные, и этого было достаточно: рабочие дрались за эту республику, которая должна была принести на землю счастье, и предоставляли „посвященным”, „знающим” устраивать после борьбы их свободу и благоденствие; они терпеливо переносили нищету и ждали месяцы и годы, чтобы дать возможность тем придумать что-либо совсем подходящее, и когда, наконец, выведенные из себя страданиями, лишениями и нуждой, они теряли терпение и требовали исполнения обещаний, им отвечали пулями и огнем!

Для того, чтобы это больше не повторялось, и чтобы на рабочих на другой день после революции не надевались цепи, сброшенные ими накануне, нужно, чтобы рабочие, когда опять прибегнут к силе, ради завоевания своих прав, знали, чего они хотят; нужно чтобы они знали, какие из современных учреждений больше всего им вредят, и что бы не давали себя обманывать, а умели, не полагаясь ни на каких руководителей, сами покончить навсегда со всем тем, что подлежит уничтожению.

Легко, правда, сказать: „Не будем заботиться о том, что произойдет завтра; у каждого дня — своя забота; займемся сначала устранением того, что нам мешает, а там посмотрим, что будет”. Нам понятно нетерпение, с каким люди стремятся выбраться из грязи, в которой увязло человечество, но если мы хотим, чтобы истины, проповедуемые нами, были понятны тем, кого желаем убедить, нужно, чтобы они имели ясное представление об этих истинах,

как относительно настоящего, так и относительно будущего времени.

Так как революции совершаются только идейным путем, то мы хотим очистить почву, на которой нам придется сражаться, и устранить с дороги все преграды: предрассудки, загораживающие нам путь. Люди только тогда будут уметь обходиться без руководителей, когда убеждения в них будут твердо основаны на рассудке.

Нельзя вести за собою массы словами; нельзя под названием: свобода, социализм преподносить им всевозможные регрессивные системы. Конечно, нет возможности, чтобы каждый индивидуум был просвещен по всем пунктам и во всех деталях, ибо события могут захватить нас врасплох, прежде чем это будет достигнуто, да этого впрочем и не нужно; пусть только у каждого будет ясное понимание своей индивидуальности; пусть каждый знает, что его индивидуальность будет признана только тогда, когда он будет признавать чужие индивидуальности; в остальном им будут руководить обстоятельства.

Индивидуумы должны, кроме того, знать, что в их деятельности должно остаться неизменным, и чему они должны препятствовать возродиться, для того, чтобы победа была обеспечена. Дело идет хорошо, когда знаешь, чего хочешь.

Конечно, нужно бороться с современным строем со всей энергией, но борьбу эту нужно понимать шире, исследовать ее всесторонне и тогда окажется, что работа найдется для всех людей с доброй волей.

Чтобы произвести переворот, о котором мы говорим, понадобятся силы и самоотверженность всех, безразлично в какой форме, лишь бы они были направлены к выяснению истины и уничтожению предрассудка. Каждый по своим силам! Разделение труда, в данном случае, открывая простор инициативе каждого, поможет нам ниспровергнуть угнетающие нас учреждения, ибо даст возможность вести против них атаку одновременно со всех сторон.

Социалисты говорят нам: Без какого-либо правительства вы не сможете помешать фабрикантам, землевладельцам, собственникам и прочим капиталистам сделать контр-революцию и вернуть себе власть.

Они не делали бы нам столь жалкого возражения, если бы задали себе труд подумать о том, сколько энергий будет потрачено на победу социальной революции, и если бы помнили, что силу буржуазии составляют современные учреждения пролетариата, в соединении с невежеством и разрозненностью, каковые исчезнут, раз восторжествует революция. Если буржуазия при всей её огромной силе не сумеет, как предполагается, победить народ, то тем более не найдет в себе силы разрушить новый строй и восстановить старый, основанный на эксплуатации, порядок вещей.

Предположить, что рабочие дадут себя распропагандировать буржуазией и согласятся возвратиться под ее иго, это значит предположить, что революция не принесет тех улучшений, которых они ожидают, и что надежды, возлагаемые ими на революцию, окажутся обманутыми в полном об'еме.

Капиталисты, будучи предоставлены сами себе, не сумеют отстоять своей эксплуататорской системы: им нужны армия, полиция и бюрократия, которые поставляются пролетариатом; задача революции — уничтожать все это: ведь и в настоящее время уже большинство защитников буржуазного строя является таковыми, вопреки своей воле.

В обществе, в котором индивидуумам будет предоставлено свободно эволюционировать, без каких-либо стеснений и при полном удовлетворении всех потребностей, не найдется охотников итти служить буржуазии, не могущей обещать более того что они в состоянии достать себе без неё.

Произойдет одно из двух: либо буржуазные учреждения исчезнут, и тогда рабочие поймут, что новый режим — благо и сумеют защитить его; либо буржуазия окажется сильнее, но тогда и революция не будет окончена: нужно будет продолжать бороться, и борьба должна будет быть делом восставших рабочих, а не какого-нибудь правительства.