Бугенвиллея цвета фуксии
Шрифт:
– Знаешь, – вдруг сказала Таня, – если и стоит что-либо делать в этой жизни, то именно так, с такой отдачей и таким старанием. Ты понимаешь, что они шагнули далеко за рамки своего времени?
– Да, – сказал он и молча смотрел в её горящие глаза.
– Что? – удивилась Таня. – Что ты так внимательно смотришь?
– Я очень рад, что тебе понравилось, – помолчав ответил Славик.
И они ещё какое-то время бродили по уютным залам этого удивительного места. Что-то невидимое летало над ними, как будто какая-то мысль, одновременно пришедшая к ним обоим вместе, ещё не совсем сформировавшаяся, но прекрасная
После они зашли в магазин шоколада, который был как раз по пути домой, и накупили конфет. Позже, сидя на маленькой кухне Мариных, они пили с этими конфетами чай и рассказывали родителям Славика о музее.
Славик
На следующий день было воскресенье, и, подкрепившись с утра горячим чаем и маминым омлетом, они с Таней пошли гулять.
Это была смелая попытка, так как лёгкий моросящий дождь перешел постепенно в целые потоки, нещадно заливающие все вокруг. Уже ничего не было видно в этом дожде, и пришлось вернуться домой, чтобы обсохнуть и переждать ливень.
После обеда они пошли в музей Фаберже. Как же это посещение не походило на то, прошлое, когда Славик пригласил сюда Машу. Как и тогда, его заворожило богатое убранство комнат и продуманная роскошь экспонатов. Весь Петербург был в этом – таинственный, красивый и шикарный.
Но Славик оценил своё впечатление по-настоящему именно сейчас, когда пришёл сюда с Таней. Он смотрел в её горящие глаза и видел в них своё первое восхищение этим местом и этими работами, требующими огромного таланта и творческого вдохновения. Как будто это он вошёл сюда и застыл в немом восклицании. Он читал это же узнавание прекрасного в её взгляде на изящные миниатюры позапрошлого века.
И удивительная мысль посетила его. Он всё думал только о том, какие они разные, как по-разному они выражают свои эмоции. Ведь он всегда был так сдержан, скрывая своё несмелое чувство в страхе потерять её расположение. А Таня была всегда такая живая и непосредственная, всегда готовая говорить обо всём, что её беспокоит, не боясь быть неправильно понятой или непонятой совсем.
А здесь он увидел, что хотя чувства их выражались по-разному, они шли из одного источника. Это было приятное узнавание – узнать в другом себя. Так они и ходили по залам – Таня, всматриваясь, вчитываясь в краткие истории, описывающие создание очередного шедевра, и Славик, идущий за ней по пятам, как и раньше. Но в этот раз это не было слепое поклонение. Он смотрел на неё, как равный на равную. И это принесло ему небывалое, неиспытанное доселе облегчение, как будто спустя много лет он смог признаться самому себе во многом, от чего раньше бежал.
Выходит, он боялся и не верил, что они могут испытывать те же самые чувства – восторга, изумления, восхищения – и при этом оставаться разными, то есть самими собой. Быть похожими оставаясь каждый в своем отдельном мире – это было удивительное открытие этого вечера, которое они оба почувствовали и сумели пережить вместе.
Они вернулись домой с коробкой шоколадных конфет, купленных по дороге обратно, и долго делились впечатлениями. И родители Славика, сидя в кругу абажура, высоко подвешенного над кухонным столом, радовались за них и не узнавали своего сына, настолько он изменился за один вечер.
Наутро нужно было идти на работу. Славикина студенческая ставка означала, что он появляется на работе три дня в неделю. Он сразу попросил отпуск, как только узнал, когда приезжает Таня, но начальство попросило его задержаться ещё на пару дней – закончить проект, над которым они работали в последнее время.
Славик собирался, стараясь никого не разбудить, и только тут вспомнил, что дипломат остался в его комнате – той самой, где сейчас спала Таня. В дипломате была флешка с материалами последнего проекта и другие важные вещи.
"Чёрт! – подумал Славик. – И маму не хочется будить." Не может же он сам появиться у Тани. Мама могла бы сделать это за него. Но мама ещё спала.
Он подошел к двери в свою комнату и остановился. Может, постучать? Он осторожно постучал. Ответа не последовало, тогда он решился войти.
Таня спала, закутавшись в одеяло, она не услышала его стука, и у неё было такое сосредоточенное лицо, будто бы она во сне решала какую-то сложную задачу. "Да, я успел загадать тебе загадок," – подумалось Славику. – Не переживай, мы во всем разберемся". На цыпочках, стараясь не разбудить Таню, он неслышно подошел к письменному столу, взял дипломат и так же неслышно вышел.
Таня
Наутро Таня проснулась в пустой квартире. Славик и Александр Михайлович ушли на работу. Валентина Васильевна оставила записку о том, что пошла за покупками и очень не хотела Таню будить.
Это было очень мило с её стороны. Она вообще не слышала их передвижений утром. Какие же всё-таки это интеллигентные, внимательные друг к другу люди!
Она нашла заваренный чай в чайнике на кухне, кстати, ещё не очень остывший, добавила себе кипятку, так как никогда не любила крепкий чай, и поняла, что этот день весь в полном её распоряжении. Она решила не ездить никуда далеко сегодня и не ходить в Эрмитаж одной. Она просто пройдётся по улочкам, а потом вернётся и позвонит маме. Ведь ей было что рассказать.
На улице было прохладно. Таня задумчиво шла по городу, разглядывая спешащих прохожих и вспоминая, как давно она не позволяла себе эту роскошь – просто бесцельно брести, давая себе разобраться, что же творится у неё в голове, что занимает её мысли и волнует её душу.
Таня подумала, что папа был прав, и свежий северный ветер действительно остудил её перегретую южным солнцем голову, и привёл в порядок сознание, помогая видеть глубже и не забывать спрашивать свое сердце при каждом решении.
Её сердце всегда было её самым верным союзником. Оно выбирало, с кем дружить, а кого опасаться. Почему же, встретив Лёшу, она заставила его замолчать? Когда она решила, что её избранник настолько идеален, что его поступки даже не обдумываются и не обсуждаются глубоко внутри? Почему она смирилась с решением быть с ним, как будто всё уже было предугадано и нельзя было ничего передумать?
Не потому ли, что другой пример всегда стоял перед её мысленным взором – другой мальчик, внимательный и верный, слушающий её и слышащий каждое слово. Но, видимо, нужно любить сильнее, чтобы иметь смелость не осуждать, все терпеть и все прощать.