Буги-вуги
Шрифт:
— Ясен, ясен. Ни хрена ни понять. От Бога, от черта.
— Ладно, — примирительно поднял руки Маныч. — Глухому отпускаю в кредит. Вернемся к нашим баранам. Что есть искусство? Эрзац. Галета. Заменитель былых возможностей, реального могущества, которое могло бы быть, если бы человек не обскандалился. Опять шерше ля фам. И ведь вот штука — женщин в искусстве нет. Ни талантливых художников, ни композиторов. Единственно, может быть, в литературе — в самом примитивном виде искусства. А почему? А потому что все они ведьмы. Из них дьявола не выгнать. Да они и не хотят его лишаться. Черт с ними! Искусство, всё ж я продолжу, — повысил он голос, — это возможность пережить не пережитое, иметь опыт, которого нет, который не случился, или может случиться. Искусство — вторая жизнь, взамен отнятого бессмертия.
— Чего ты всё, Миша да Миша?
— Ты мой оппонент. К тому же в размерах сечёшь. Гений, — продолжал Маныч, — забегает вперед, видит то, что не видят другие, и не может быть понят всеми. Вот почему при жизни эти люди не имеют достойной встречи своим делам. Слишком близки они к Богу и страшно далеки от народа, в общей массе своей похуистичного. Хлеба и зрелищ! Пожрать и хлебало разинуть. Вот и всё, что надо толпе. И именно поэтому, во все времена, успех имеют, к примеру, певцы наиболее элементарного жанра. Правда, не совсем уж потому, что публика — дура, хотя и это, конечно, а потому, что пение неразрывно связано с примитивизмом, господа. Поэт! Не дорожи любовию народной!
— Прямо апассионата.
— Хоть прямо, хоть криво, а не свернешь.
— Пошли, гении, в кабак пора.
— Артух, — сказал я, — тебе надо в попы идти.
— А чего, — поддержал Лёлик. — Хорошее дело дурь-то гнать. Они там винище бочками жрут. Все такие сытые.
— Да, жрать-то их кормят. У меня бабка и того, и того в церкву пойдет, понесет. Батюшке.
— Слушай, Артух, а как же музыкант? Поэт — голос Бога, это я усвоил, а музыкант кто? Тебя не поймешь.
— Балерине Бог поцеловал ноги, певцу — голосовые связки, музыканту пальцы, а поэту сердце, потому что только поэт мог сказать: одной любви музыка уступает, но и любовь — мелодия.
— Тёлка у чувака спрашивает, — обрадованно начал Минька, — «Ты такой умный, всё-всё знаешь, ну расскажи мне, ну почему я такая хорошая, почему такая я красивая?» «Адаму в раю было скучно, — отвечает ей чувак, — вот и попросил он у Бога второго, такого же как он, чтоб было с кем поговорить. Повторяться, понятно дело, Творцу не интересно, потому и слепил из глины женщину. А чтобы вдохнуть в нее жизнь, поцеловал: первый раз в лоб — она стала умной; второй — в очи, она стала всевидящей; третий — в щёчки, стала красавицей; четвертый — в уста, стала красноречивой; пятый — в грудь, она стала кормилицей; шестой — в живот, женщина стала плодоносящей. Вот так вот.» «А потом куда он ее поцеловал?» спрашивает заинтересованно коза. «А потом он спать пошел. У него вообще-то выходной был».
20
Лень наша вперед нас родилась. Гордится, надо сказать, здесь нечем, но это с какой стороны посмотреть. В профиль одни картина, в анфас совсем иная. К лени-матушке подход нужен. Как ты с ней, так и она к тебе. Лениться тоже уметь надо. Не умеючи — одно разочарование. Тяп-ляп, с бухты-барахты — устанешь больше. А если с душой к этому делу подойти, с огоньком — такие откроются горизонты…
Плохо ль в выходной денечек,
Читать, правда, нечего. Веселенького, вроде «Начала пути» Алана Силлитоу, не попадается, а другое зевоту наводит.
Минька в прошлый выходной выпросил у Маныча какую-то серенькую папку, а сегодня достал ее из тумбочки и полеживал, почитывал, похмыкивал.
Мы со вчерашнего дня — Иван Иванович с Иваном Никифоровичем. Но это так. До вечера. Больше не выдерживаем. Если соседствуешь долго с человеком, то и ты его, и он тебя — назубок. Так что, такое непротивление должно случаться, иначе это ненормально. Поэтому у нас — нормально.
Он полежал-полежал, да уснул. А я потихонечку — цыган на цыпочках — подкрался и цыкнул. Цыкнул и тоже стал почитывать.
Листочки ветхие, копия надцатая, плохонькая, на восковке. Где порвано, где неразборчиво. Не иначе как из библиотеки Ивана Грозного.
ЕВА-НГЕЛИЕ ОТ ПРЯМОДУШНОГО
(Поучения неслухам неразумным)
О, злое изощренное оружие дьявола
и стрела, летящая с ядом!
Проще всего было бы свести разговор к единственной аксиоме, которой при всей ее однозначности никто не придает значения ей уготовленного, поскольку сия аксиома настолько затерлась в повседневном употреблении, что стала ветхой, как рубище монаха-отшельника, и воспринимается, в силу умаления ее, всего лишь как непреложный физиологический факт, утративший выразительность первоначального образа, и, к глубокому сожалению нашему, даже в малой степени не предполагает для большинства неразумного, заключенного в ней основополагающего закона существования, закона бытия, скажем умственно — закона буравчика (ибо всё впадает и выпадает только по каналам утвержденным, спиралям вселенским) и прямого указания к самому детальному и пристальному вниманию, игнорирование которого может привести к последствиям непредсказуемым.
Даже при простом лексическом и структурологическом анализе данного силлогизма, совершенно явственно, не вдаваясь в глобальные дебри собственного умосозерцания и умозаключения мыслящих индивидуумов всех времен и народов, к которым мы вынуждены будем прибегнуть ниже, определяется козьмапрутковский корень, которым выстилается прокрустово ложе феноменального явления Природы, обозначаемого как ЖЕНЩИНА.
Никто не обнимет необъятного, но загадка искривления мироздания проста, как всё великое: женщина — это противоположныйпол. Этим сказано всё и можно смело ставить точку. Жирную, как навозная муха. Но терзания одинокого ума, отягощенного призрачными представлениями и богатым эмпирическим опытом, упрямо пририсовывают наглый крысиный хвостик, и вот уже вырисовывается рожица кривая в неуемном стремлении во всем дойти до сути, как сказал поэт.
Стремление сие проистекает из совершенно или однозначно русского национального, опять же, феномена, которому стоит посвятить многотомный трактат, что в силу скудности нашей мы себе позволить не можем, а лишь заостряем доброжелательный глаз — феномена пустой болтовни, философствования, в самом плохом смысле этого слова, неуёмного умничанья, кухонного ничегонеделания и праздной лени, которая по меткому определению светоча русской литературы А.С.Пушкина, является подругой размышлений.
К месту нами будет упомянуто, что именно этот высокий полет мысли, парение в эмпиреях, не скажешь лучше — горний ангелов полет, присущ только представителям сильной половины миронаселяющих и недоступен противной стороне, которую если и постигает искра воображения, то разве в компании мужской, куда аспиды попадают по недоразумению или в силу слабостей человеческих перед орудием лукавого. «И пришли к Нему ученики и дивились, что с женщиной он беседует». Обратившись же к Мудростям Менандра премудрого, прочтем: «И у женщин бывают разумные поступки».