Бухта Анфиса
Шрифт:
Сказав это, Надя стала похожей на девчонку, которая с чужих слов рассказывает запутанную страшную сказку. Алла положила руку на ее плечо.
— Что? Не знаю. Только от тебя, Надюша, никогда и ничего я не скрывала. Между нами все чисто, вот как на ладони.
— Это я знаю и ни в чем не сомневаюсь. А вот он-то почему вспомнил про тебя, когда его прижало? Может быть, никогда и не забывал, только не говорил, чтобы меня не расстраивать?
— Нет, — поспешила заверить Алла. — Совсем не то. — А сама подумала: «А может быть, как раз то самое?»
То самое, что она тогда оттолкнула и о чем старалась
— Не знаю, что это я тогда поняла такое, что он за столько лет не позабыл?
— И еще вопрос, — растерянно проговорила Надя. — И тоже совсем непонятный. Как это он мне вдруг рассказал? Никогда ничем не беспокоил, а тут рассказал. Да и это ладно бы. Так он еще и совета попросил, как ему быть? У меня попросил помощи. Сам, значит, совсем отчаялся. Этого уж я не могла стерпеть. К тебе пришла. А ты и сама ничего не знаешь. Попали мы все в непонятное.
И в самом деле, Алла никак не могла припомнить, какие именно ее слова запали в память Андрею Фомичу и так прочно там обосновались, что даже пять лет семейной жизни не вытравили их. Сама-то она давно уж избавилась от всяких воспоминаний о первом своем девическом потрясении. Было за это время достаточно всякого: и увлечений, и событий, и разочарований…
Но в этот вечер ей суждено было встретиться еще с одним таким же, который ничего не забыл. Помнит даже то, о чем она и не подозревала.
Лежа на диване, который на ночь превращался в постель, она раскрыла «подарок», полученный от А. Ширяева. В комнате стоял зеленоватый полумрак. Не приносящий прохлады ветер надувал тюлевую штору у распахнутой балконной двери. Торшер в виде трех разноцветных тюльпанов, из которых сейчас горел только один зеленый, освещал ее руки, раскрывающие книжечку. Эпиграф?
Может, завтра совсем по-другому Я уйду, исцеленный навек, Слушать песни дождей и черемух, Чем здоровый живет человек.«Лирика, — подумала она, — может быть, даже любование природой. Не похоже это на А. Ширяева. Вернее, на его предыдущие стихи».
Ее сомнения подтвердились: первое же стихотворение, которым открывался сборник, прозвучало, как исповедь и как призыв к бою.
«У меня есть враг. Он сковывает мое сердце и притупляет сознание. Лишает меня радостей борьбы. А если человек ни за что не борется, то он и не живет. И пропадет бесследно. Даже на песке, где он пройдет, не останется его следов».Как призыв к бою и как упрек.
«Да, — подумала она, перевертывая страницу, — все верно. А что дальше?»
И дальше тоже шли стихотворения, утверждающие разные гражданские доблести. Но мысли были интересные, острые и написано взволнованно. От всей души. Алла прочла
Потом следовал раздел, название которого напоминало вывеску магазина и не обещало никаких открытий: «Природы дар». Но не успела прочесть она и первую строфу, как сильнейшее волнение охватило ее. «Портрет неизвестной девушки» — называлось стихотворение.
«Золотые листья клена — от них идет трепетный свет прозрачной осени. А в парке гуляет весна: очень молодая девушка, окруженная детьми. Мадонна и множество младенцев. Одному из них она поправляет шарфик, какие у нее добрые руки! Любовь к детям — драгоценный дар, которым природа награждает женщину с самой колыбели. Такой портрет давно уже висит в моей комнате. Свет осени и свет весны всегда со мной».Это она прочитала дважды и только сейчас оценила подарок, полученный от любящего человека. Нет, не ее, конечно, он даже и не знает ее имени. Он и сам не знает, кого любит. «Неизвестную». Но она-то сама все знает, и в этом ее преимущество. Кроме того, сознавать себя неизвестной, в одном этом уже есть что-то очень поэтическое и в то же время такое старомодное! Сентиментальная старая дева. О-хо-хо!.. Вот так-то, девушка.
Когда прошел первый приступ старомодной грусти, она открыла новую страницу. «Рассказы друга-плотника». Первый рассказ — «Анфиса», второй — «Девушка в электричке» и третий — «Золотой Бубенчик». Проглотила разом, все три подряд. Как пилюли, стараясь не замечать вкуса. И, отбросив легкое одеяло, вскочила, чтобы запить холодной водой из крана.
В длинной ночной рубашке прошла по прохладному полу и остановилась у балконной двери, как привидение, явившееся из прошлого, и вся во власти прошлого. Внизу засыпал город, погружаясь во тьму своих бесконечных воспоминаний.
А утром взяла и позвонила ему. Оказалось, все до того просто, что она даже не успела подумать о мелочах, влияющих на жизненно важные события.
— Он в институте. А кто спрашивает?
Голос был высокий, звонкий и очень мелодичный. Так могла говорить только молодая женщина. Его жена? Ну что же, это еще лучше, Алла не намерена ничего скрывать. Она назвала свое имя и дала номер школьного телефона, поскольку своего не имела, и предупредила, что ей можно звонить только до четырех. На то, что ему все это передадут, она не очень надеялась.
А ему передали. Он позвонил ровно в четыре и, ничего не уточняя, спросил:
— Где я смогу вас увидеть и когда?
— Где хотите.
— Как-то очень неопределенно.
— Тогда в парке, у ротонды, через два часа.
— Принято.
— Приметы нужны?
— Зачем? Я вас знаю уже много лет.
— И я тоже много лет.
Алла даже через телефон почувствовала его волнение, и ее удивило собственное спокойствие. Как будто они — родственники, то и дело встречаются, но пока еще не надоели друг другу.