Бухта Анфиса
Шрифт:
Увидав ее на крыше телевизионного автобуса, Артем попытался скрыться. Не такое сейчас у него настроение, чтобы с кем-нибудь разговаривать. Но Милана заметила его и отчаянно замахала руками.
— Артем! Вот где ты мне попался!
Она что-то сказала киношнику и необыкновенно ловко сбежала по лесенке.
— Попался? Можно подумать, будто я убегаю от тебя.
— Всю жизнь, — легко вздохнула Милана и крепко сжала его руки.
Артем подумал, что он и в самом деле попался. Кажется, девушка настроена на лирический разговор.
— Не смейся! Я теперь просто при
— Почему особенно?
— Работу можно сменить, а любовь почти невозможно. Это уж навеки, — убежденно проговорила она, поглядывая на Артема своими темными, настороженными и в то же время пытливыми, как у белки, глазами.
Эта убежденность повергла его в уныние, и он понял, что Милана не отпустит его, пока не выговорится до конца. Он-то знает ее настойчивость. Разговоры, воспоминания — как он устал от них. Хотелось только одного: свалиться и уснуть прямо здесь же, на пыльной траве. Еще хорошо, что она не восторгается его стихами, этим бы она его окончательно добила. Все-таки он не выдержал и зевнул украдкой. Но она заметила.
— Устал?
— Как зверь, — признался он. — С утра заочники в институте, потом весь день в парткоме…
— А тут еще я…
— Ты тут ни при чем.
— Всегда я ни при чем! — жизнерадостно воскликнула Милана и, как знаменем, взмахнув косынкой, сообщила: — А ведь я тогда была влюблена в тебя. Отчаянно влюблена.
Только этого ему и не хватало, чтобы достойно завершить день. Но теперь уже все равно.
— А я ничего и не заметил.
— По-моему, ты не позволил себе заметить.
— Многие почему-то думают, будто я такой волевой человек, что могу не позволить себе.
— А разве нет? Ты — железный парень!
И это она выдумала. Железный! И свою влюбленность тоже придумала.
— Ты, я вижу, на работе? — с надеждой спросил он.
— Все! Мы уже закончили.
Она все еще не выпускала руки Артема, словно догадываясь о его намерении. На них смотрел киношник с высоты автобуса, киноаппарат в его руках поблескивает своими тремя глазами. Уж не собирается ли он увековечить нечаянную встречу поэта с трепетной читательницей? Хотя, кажется, роли переменились, и трепещет не читательница, а сам поэт. И Милана это заметила.
— Ты чем-то расстроен? — участливо спросила она.
— Это от жары у меня такой вид.
— А мы-то стоим на самом солнцепеке. Идем в тень. Гоша! — крикнула она киношнику. — Перерыв.
Они спустились по склону оврага. Здесь на самом дне была трава и кусты. Они сели у самого берега высохшей речушки Ягошихи. Милана стащила желтую косынку с головы и, обмахивая ею свое загорелое лицо, с мягким укором сказала:
— Так ты мне и не позвонил тогда. А я очень ждала.
— Забыл, — ответил
— Универсальная причина: замотался. Все ясно, хотя ничего и не объясняет. Ты, конечно, убежден, что служить обществу можно, только забывая о своих делах. Или, вернее, считаешь, что так надо думать. А ты заметил, что все говорят «замотался», когда сказать совсем уж больше нечего?
— Да, — согласился Артем. — Наверное. Дважды два…
Милана вспыхнула:
— Я с тобой серьезно.
— И мне сегодня что-то не хочется шутить.
— Ты считаешь, что я рассуждаю примитивно? Ты всегда так думал, я знаю.
— Это тебе только кажется, — вяло проговорил Артем. Он надеялся, что Милана заметит это, может быть, даже слегка обидится на его равнодушие, и разговор сам собой замрет, пересохнет, как эта речушка. — Ты здорово выросла за истекшую пятилетку.
Заметила, но не обиделась. Заговорила с еще большим энтузиазмом:
— Обидно. А я всячески старалась, чтобы ты увидел мою пылкую любовь. Старалась, презрев девичью стыдливость. Но скоро это прошло.
— Ты мне звонила, чтобы сообщить об этом?
— Ты угадал. — Она засмеялась. — У меня, мой милый, сын взрослый. Три года ему. Назвала Артемом.
— Да ты что!?
— Артем. Артемка. А ты говоришь: «Придумала»!..
— Вот и хорошо, — бодро сказал Артем и, надеясь, что разговор этот, совершенно ненужный, подошел к концу, спросил о муже: кто он?
— Инженер. Ты его не знаешь.
— Нашла свою любовь?
— Знаешь, мы с ним как-то не сразу поняли это. И я и он. Не выяснили. Да и сейчас живем, как живут многие. Ходим в гости, говорим о футболе, не очень притесняем друг друга… Людей, которые не стали сами собой в любви, на свете намного больше, чем таких, которые не понимают и не любят своего дела. Но тебе этого не понять… Ты можешь только выслушать человека и научить. И даже не научить, разве можно научить человека, как ему надо жить? Это он сам должен понять. Ты можешь только сказать о себе. Как бы ты поступил в таком случае. Вот зачем я тогда хотела тебя видеть. Мне совет нужен был. Направление. У тебя, в твоей жизни, я уверена, все получилось так, как ты сам того хотел. Я тогда и подумала: познакомлю тебя с моим парнем, мы поговорим, и ты все сразу поймешь. Вот как я в тебя верю! Тогда я и позвонила тебе. Но ты не захотел или не смог. А теперь все вошло в норму или мы просто привыкли… Да ты что! Что же в этом смешного? Не понимаю…
Милана отвернулась и, сердито встряхнув косынку, накинула ее на голову. Смех Артема ее удивил и насторожил. И совсем это не смех. Тогда что? А если и смех, то совсем не оттого, что ему весело. Или он хочет обидеть ее?
— Ты что, Артем?
— Глупо как все, — проговорил он, все еще вздрагивая от приступов того невеселого смеха, который вдруг овладел им. — Глупо. Нет, не у тебя глупо, у меня. Железный парень. Только это и смешно. А все остальное глупо, и все не так, как надо и как было бы лучше… Я только сегодня, недавно узнал, как я ошибся. И ты на меня не обижайся. Потом когда-нибудь мы с тобой поговорим. Ладно, пока.