Бухта надежды. Испытание прочности
Шрифт:
– Их родителям следовало бы внимательнее следить за своими отпрысками, - отмахнулся тот.
– Так же, как и твоя мама следит за тобой? – прыснул со смеха Толя, припомнив, как неугомонная Евдокия Антоновна трясется над уже вполне себе взрослым сыном, который слишком любил свою мать, чтобы пресечь подобные проявления материнской заботы, попросту потерявшей всяческие берега. Парень просто старался убежать от проблемы, не находя в себе силы решить ее.
– Моя мама – это другое дело. Она чересчур заботливая, удушающе заботливая, - попытался объяснить поведение матери Парков. – Впрочем, если бы родители пропавших детей были бы такими же щепетильными в вопросах
– Ну, не хочу обидеть Евдокию Антоновну, но порой ее забота кажется мне даже слишком… ээээ… заботливой. Когда ты в очередной раз делаешь ноги, то она переключается на того, кто ближе всего к ней находится. Именно поэтому я и стараюсь заступать во все дежурства с тобой.
– Ты это мне рассказываешь? – хмыкнул Сергей. – А то я не знаю.
– Ну мало ли… - неопределенно пожал плечами Толя, остановившись. – Может, тебе это нравится.
– Угу. Я просто в восторге. Блин! Да я с восемнадцати лет отдельно от родителей живу. Сначала армия, потом в академию МВД в Харькове слинял. Я старался сбежать куда подальше от этой удушающей в буквальном смысле любви. У меня такое чувство, что моя собственная мать может придушить меня в пылу своих родительских объятий и даже не заметит этого.
– А ты пытался как-то ей объяснить? Ну всю эту ситуацию…
– А ты как думаешь? – фыркнул Парков, закатив глаза. – Она просто этого не понимает. Я ей говорю, пытаюсь объяснить, что она слишком давит, слишком навязывает свое мнение, тем самым забивая любые проявления самостоятельности.
– Ну а она что?
– Ничего. Вроде смотрит на тебя, кивает, даже иногда попадая в нужное время, а потом начинает злиться и кричать, что я ее не ценю, что она для меня делает все, что может, а я такой неблагодарный. Ну это если кратенько так, без подробностей… Естественно, меня потом накрывает тоже, что я, такой мерзавец, мать обидел незаслуженно – стыдно становится, шо пипец! И вот тогда мама отрывается по полной, пичкая меня пирожками с котлетами и закутывая меня в шарф при температуре плюс восемнадцать.
– Поня-атно. – Протянул Толя, пытаясь представить эту картину.
– А теперь ее забота начала давить с удвоенной силой. Не отрицай – я это прекрасно понимаю. Из-за всех этих событий любой родитель будет трястись над своим ребенком, как над древней вазой династии Цынь.
– Но мне уже под черта лет! Пусть над Васькой трясутся! – не выдержал и вспылил Парков, в глубине души прекрасно понимая, что и его двенадцатилетней сестре Василисе тоже не сладко от такой материнской заботы. Ведь она растет забитым и нелюдимым ребенком, погруженным в книги и вымышленный фэнтезийный мир, где все проблемы решались с помощью меча и магии.
– Да куда уж больше…
– Не говори. Вот и что мне было делать, Толя? Нужно было позволить мертвякам сожрать их?
– Что за бред?! – возмутился таким словам Толя, не представляя даже, как можно было такое подумать, не то, что проговорить вслух. – Ты че, сдурел совсем? Это же твои родители! Вся твоя семья жива и здорова. Чего еще можно было бы пожелать, когда большая часть населения планеты шастает шатающейся походкой и хочет перехватить свежей человечинки? Да я бы сейчас полмира бы отдал за то, чтобы моя мама напичкала бы меня от пуза пирожками с котлетами. Пусть бы эти самые чертовы котлеты лезли бы у меня из всех непредназначенных для того щелей. Отдал бы, поверь. Но… Их больше нет. Ни отца, ни матери, ни
– Да, я знаю. Ты прав, - согласно закивал Парков, ощущая жгучий стыд за свои слова. Он любил мать, но иногда… Иногда он хотел сбежать на край света и не показываться оттуда ближайшие лет сто.
– Ладно, забей! – хлопнул старший сержант Иванов своего коллегу по плечу. – Пойдем, нам еще столько оттопать надо, а еще народ опросить тот, кто расселился по домикам.
Минут пять парни шли в полной тишине, размышляя каждый о своем, обдумывая свои слова и слова другого. Все же тема была весьма щепетильная и болезненна для всех, кто потерял своих родных.
Утренняя прохлада после ночного шторма уже развеялась с поднимающимся все выше и выше по небосклону солнцем, что начинало уже ощутимо припекать – температура с каждым днем все повышалась и повышалась. Прошедшие предпасхальные заморозки были уже позади и теперь, как можно было догадаться по опыту прошлых лет, весна с каждым днем будет входить все больше и больше в свою силу. Еще пара недель и все – придется снимать зимние куртки, которые сейчас приходилось расстегивать нараспашку, чтобы не зажариться окончательно, и подставлять свои открытые телеса солнышку и укусам мертвяков. Потому как, что ни говори, зимние куртки все же были какой никакой, а защитой.
– Вон, гляди! – кивнул чуть в сторону Толя, обращая внимание напарника на видневшееся чье-то тело, валяющееся под покрытыми толстым слоем рыжей пыли кипарисами, некогда бывшими ярко-зеленого цвета. Но из-за участившегося движения пыль порой стояла просто столбом, и теперь все было покрыто этой проклятой пылью.
– Жмурик что ли? Этого еще не хватало! – раздосадовано вздохнул Сергей и выбросил зажатые в ладони семечки, к которым тут же слетелись голуби, занимавшие места на ближайших деревьях, отряхнул руки и немедленно вынул из кобуры пистолет, сняв тот с предохранителя и направив на тело. – Прикрываю. Глянь, что там с ним. Только осторожнее.
– Да ясен пень, осторожнее. Я ж не дурак.
– Вот на счет последнего можно поспорить, - под нос себе пробурчал Парков и примирительно поднял левую руку, когда Толя воскликнул:
– Я все слышал!
– Ну ладно-ладно. Что там? – нетерпеливо переспросил Парков, наблюдая, как Толя Иванов с повышенной осторожностью подходит к телу, но резко остановился и на всякий пожарный тоже извлек из кобуры пистолет.
– Так спокойнее, - пояснил он, направляя дуло прямиком в голову лежащему на земле мужчине.
– Ну?
– На счет три переворачиваю. – Предупредил Толя и, тут же скомандовав «три!», наклонился над телом и, схватив того за рукав, резко его перевернул. Ну, по крайней мере постарался резко…
– Фу! Что это с ним? – отступил на шаг назад Толя. Тело издало тоскливый стон и зашевелило разбитыми губами, извергая из себя алкогольные миазмы.
– Алкаш! – удивленно присвистнул лейтенант, ставя пистолет на предохранитель и пряча его обратно в кобуру. – Прикинь??? Алкаш!
– Да уж… ты ему радуешься, как родному. – Толя пару раз пнул избитого мужика в бок, пытаясь привести того в чувство. – Эй, ты там как? Живой?