Букашко
Шрифт:
Мне не хотелось в этом сознаваться, но стало ясно, что любой непредвзятый человек со стороны имел отныне веские основания утверждать, что я — настоящий соучастник коммунистического строительства. Сознавать это было невыносимо.
Еленка сразу догадалась, что у меня неприятности и принялась, как могла, утешать меня: за ушком чесала-чесала, чайком ароматным поила-поила, пледом укутывала-укутывала, наконец, не выдержала:
— Ну-ка, рассказывай, что у тебя стряслось?
Я посмотрел на нее. Слова встали поперек горла и не желали произноситься. Мои страдания окончательно уверили ее в том, что у меня проблемы.
— Говори, говори…, — настаивала Еленка.
Но
— Я подружился с девочкой Машей. Она ходит в первый класс и очень много знает.
Алеша затих, по-взрослому огляделся и почему-то зашептал:
— Маша сказала, что люди произошли от обезьян. Это правда?
— Да, сынок…
— Тебя родила обезьяна?
— Нет. Меня родила твоя бабушка Катя.
— А-а-а… А ее — обезьяна?
— Нет. Ее родила твоя прабабушка Варя.
— А ее — обезьяна?
— Нет. У прабабушки Вари была своя мама.
— А?..
— Нет, нет. У той бабушки была своя бабушка, а у той — своя. И так далее. История уходит в глубь веков.
— Но самая первая бабушка была обезьяной?
— Наверное, да.
— А я знаю, папа, кто был первой бабушкой—обезьяной.
— И кто, сынок?
— Ленин.
* * *
Мои отношения с Нилом развивались достаточно быстро и именно так, как этого бы мне хотелось. Мы оба нуждались в свободном обсуждении интересующих нас тем, в свободной критике взглядов собеседника и оттачивании своего умения убедительно формулировать свои доводы. Как без этого можно заниматься научной работой — не представляю! Иногда, на секунду, мне приходило в голову, что наши взаимоотношения вполне можно рассматривать, как тайное общество, подпольный дискуссионный клуб, но я успокаивал себя, абсолютной нашей аполитичностью. Наша деятельность ни в коей мере не была антисоветской, поскольку нас интересовал Мир в целом, а не государственное устройство его части. Но может, это и есть антисоветчина? Успокоил я себя простым доводом — если заинтересованным лицам это понадобится, антисоветчиной будет признана даже моя манера сморкаться, а уж наличие собственных взглядов, какими бы невинными они не представлялись на первый взгляд, без сомнения является государственным преступлением. С этим не поспоришь.
Нил был года на три меня младше, но по своему отношению к познанию мира напоминал меня чрезвычайно — такой же страстный исследователь, как и я сам. Но если меня больше всего интересовали дикие муравьи, он посвящал свои свободные часы разрешению проблемы существования Вселенной. Оказывается, есть и такое направление в познании Мира.
Интересно, как дикие муравьи представляют себе Вселенную?
Наши разговоры с Нилом, которые мы часами вели всякий раз, когда он являлся доложить мне о контактах с посетителями "комнаты свиданий", касались в основном общих принципов научной и исследовательской работы. Это были крайне увлекательные и поучительные обсуждения. По крайней мере, я, благодаря нашим беседам, во многом изменил методику своих исследований диких муравьев.
О его работе болваном обычно упоминали вскользь. Правда, были и забавные случаи, о которых Нил докладывал мне подробно.
Однажды его навестил Максим Горький. Он разрабатывал новые методы отлова и перевоспитания граждан, недовольных порядками, исторически сложившимися в Союзе ССР.
— Больше всего меня поразило как раз то, что Горький по-настоящему потрясен тем, что таковые люди есть, — растерянно сказал Нил. — Он разъяснял мне свой проект около
— Пусть работает…, — пошутил я. — А у нас с тобой есть дела важнее. Как ты относишься к идеям Федорова о воскрешении отцов?
— Это дело далекого будущего.
— А если попробовать это время приблизить?
— Как это?
— Мне поручено заняться воскрешением, скажем, Иванова Ивана Ивановича. А без твоей помощи мне, пожалуй, не справиться. Поможешь?
— Вам? Лично вам — помогу.
— Хорошо, обдумай все как следует. Жду тебя с предложениями.
* * *
Обычно я появляюсь в своем кабинете в начале десятого. Достаю из специальной колбы ключ, вскрываю опечатанную дверь и только после этого попадаю в помещение, за которое несу персональную ответственность. Ну, там, пожарная безопасность, правильное хранение секретных документов, не предоставление убежища шпионам и диверсантам и прочее…
На этот раз все получилось совсем не так. Охранник посмотрел сквозь меня, словно я был прозрачен и потому крайне неинтересен, и сказал:
— Ваши ключи получены, кабинет вскрыт…
— Что?!
— Не волнуйтесь так, инструкции не нарушены. Правила выполнены.
— Кто получил ключи?
— Не могу знать.
— Что?!
— Не имею права сообщать.
Пришлось отправиться к себе в кабинет, чтобы получить ответы на свои вопросы непосредственно на месте. Что-то частенько в последнее время я стал пугаться. ОГПУ? За мной уже пришли?
Я почти бесшумно проскользнул в приоткрытую дверь. Было темно — свет не включен, окна зашторены. На миг мне показалось, что на моем рабочем месте устроена засада и сейчас раздастся улюлюканье, и из-под стола вылезут полдюжины молодцов и, ломая мебель, набросятся на меня, завернут руки за спину и набросят на голову мешок.
Но мое появление не нарушило спокойствие и тишину.
Я застыл в ожидании и дождался — раздался могучий храп. Кто-то сладко спал за моим рабочим столом.
Пришлось зажечь свет. Передо мной появилась картина достойная истинных любителей натюрмортов — бумаги, бумаги, бумаги и голова причмокивающего во сне товарища А…
— Боже мой, — вырвалось у меня. — Что вы здесь делаете?
Товарищ А. приподнял тяжелую ото сна голову и уставился на меня, изо всех сил стараясь стряхнуть оцепенение, неизбежное при насильственном пресечении сна. Он был абсолютно трезв.
— Григорий? Я к тебе первый очередь занял. Не мог дождаться утра. Проснулся в четыре утра — и сюда.
— А в чем дело?
— По нашему заданию пришла директива. Хозяин утвердил проект Аксенова. Придется послать в Берлин нашего гонца за кусками мозга.
— Надо послать Нила. Он справится.
— Кто такой Нил?
— Это мой болван.
— Вот как? А он подходит?
— Подходит. И самое главное — у него получится.
— Тебе, Григорий, виднее.
* * *
Я немедленно отправился к Нилу.
— Помнишь, я поручил тебя подумать о проблеме оживления человека? Сейчас эта задачка становится нашей основной работой. Не знаю, что уж там за срочность, но товарищ А. торопит. Для меня самого такая ретивость неожиданность. Придется тебе через неделю отправиться в длительную командировку. В Берлин. Интересно проведешь время, может быть, даже живых фашистов увидишь!