Букет для будущей вдовы

Русанова Вера

Из своей комнаты уже выглядывала Елена Тимофеевна, придерживающая на груди трикотажный "леопардовый" халат.

– Как "повестка"? Почему?
– сердце мое заколотилось часто-часто и неприлично громко.

– "Зачем" и "почему" - это вам там расскажут, - молодой человек расстегнул папку и вытащил белый прямоугольный листок.
– Волноваться не надо. Вы вызываетесь свидетелем по делу об убийстве. Ничего страшного.

– Но я уже рассказала все, что знала!
– попробовала защищаться я, на что курьер

спокойно поинтересовался:

– Расписываться за повестку собираетесь, или как?

Пришлось подчиниться.

Когда дверь за молодым человеком закрылась, и стих звук его шагов на лестнице, Лехина мама торопливо просеменила ко мне по коридору.

– А что там на оборотной стороне, Женя?
– тревожно спросила она, заглядывая мне через плечо.
– Почему он именно на этом так заострил внимание?

Я перевернула листочек и, окончательно впадая в уныние, пробежала глазами убористый текст.

– Там, говорится, что если я не явлюсь, мне вышлют повторную повестку. А если не явлюсь и во второй раз, то приведут под конвоем...

Елена Тимофеевна глухо охнула и прикрыла ладонью рот...

Меня приглашали к следователю Карташову к трем часам. Но уже в два я была полностью собрана и сидела на диване в Лехиной комнате, нервно обкусывая краешки ногтей. Сам Митрошкин старался хранить вид веселый и невозмутимый. Пытался шутить - правда, в основном неудачно, и всячески "подбадривал" меня интересными историями "из жизни" о том, как убийцы настигали свидетелей преступления, и о том, как люди, сначала вызванные, как свидетели, в результате искомыми убийцами и оказывались. Какой-то бывший Лехин одноклассник работал в местной милиции, поэтому подобных "страшилок" в Митрошкинском арсенале было предостаточно.

В половине третьего я не выдержала и истерически заявила, что лучше буду дожидаться своей участи непосредственно перед кабинетом. Леха надел куртку, помог мне влезть в рукава крашеной "лисы", и мы вышли из квартиры, провожаемые тревожным взглядом Елены Тимофеевны и почти беззвучным шепотом бабули, проговаривающей какую-то молитву.

Михайловское отделение милиции находилось примерно в трех кварталах от Лехиного дома, поэтому до него мы дошли, естественно, пешком. Двухэтажное здание с покрытыми серой краской стенами и зарешеченными окнами не внушало никаких оптимистических чувств.

– Сиди тут и жди меня, - скомандовала я дрожащим голосом, оставила Митрошкина на лавочке возле входа, а сама толкнула плечом тяжелую деревянную дверь с заржавевшей железной ручкой. Если бы кто-нибудь в этот момент спросил, что, собственно, меня так пугает, я бы не нашлась, что ответить. Вроде бы ни в чем, кроме того, что умолчала про бутылку, я не виновата. Более того: на самом деле, никого не видела, ничего подозрительного не слышала и следствию ничем полезна быть не могу! А коленки все-таки противно дрожат, и в животе так холодно и пусто, как будто в больной зуб собирается залезть своими острыми инструментами неопытный стоматолог,

только вчера закончивший мединститут...

Однако, следователь Карташов вовсе не был похож на стоматолога - ни на юного, ни на умудренного жизнью. Стильно подстриженный, с легкой темной щетиной на щеках, да, к тому же, одетый в черную шерстяную водолазку и серый костюм с некогда модным двубортным пиджаком, он напоминал, скорее, действующего премьера какого-нибудь драматического театра. Поздоровался он спокойным и ровным голосом, на стул у стены указал легким кивком головы. Я присела и отчего-то почувствовала себя спокойнее. Этот человек внушал мне гораздо больше симпатии, чем не в меру крутой "техасский рейнджер".

Карташов, тем временем, внимательно изучил мой паспорт, пролистал его сначала туда, а потом обратно, словно надеялся обнаружить между страницами папиросную бумагу с какой-нибудь шифровкой. Что-то записал на большом зеленоватом листе и задал первый вопрос:

– Если я правильно понял, Евгения Игоревна, вы прописаны в Новосибирске, а временно зарегистрированы в городе Люберцы Московской области?

– Да, все верно, - я с готовностью кивнула.

– А что вы делаете в Московской области, если не секрет?

– Не секрет, конечно. Играю в театре. Я - актриса по образованию, приехала в Москву попытать счастья...

– Все понятно, - Карташов едва заметно усмехнулся.
– И счастье, видимо, улыбнулось?.. Ну, а у нас в Михайловске вы какими судьбами?

– А сюда я приехала вместе со своим... приятелем. Мы хотели встретить Рождество с его семьей, на лыжах покататься, отдохнуть...

– И как же зовут вашего приятеля?

– Митрошкин Алексей. Мы с ним вместе работаем... Скажите, а зачем меня, вообще, сюда вызвали? Я же ещё в профилактории рассказала все, что знала!

Следователь, однако, мой вопрос проигнорировал, быстро и как-то по-мышиному поскреб шею и уточнил:

– Значит, это он проживает по улице Плеханова 32, и в его квартире вы, на данный момент, остановились?

Непонятная тревога, отступившая было на задний план, снова стиснула мое горло.

– Да, я сейчас живу с ним, с его мамой и его бабушкой.

– Хорошо, Евгения Игоревна. Теперь вот на такой вопрос, пожалуйста, ответьте. Во время вашего пребывания в Москве пересекались ли вы каким-нибудь образом с погибшей Барановой Галиной Александровной? И, если пересекались, то когда и при каких обстоятельствах?.. Я понятно формулирую?

Теперь он смотрел на меня своими темными глазами очень внимательно и почти насмешливо. Мне же резко, просто в мгновение ока, разонравились и его импозантный вид, и трехдневная щетина, и дурацкий двубортный пиджак с дешевыми пластмассовыми пуговицами.

– Нет! Никогда я с ней не пересекалась, и увидела её здесь, в профилактории, первый раз в жизни.

– Вы уверены?
– взгляд его ясно говорил: "Только не пытайся врать, поймаю - хуже будет, а я тебя обязательно поймаю!"