Букет для будущей вдовы
Шрифт:
Она вдруг взглянула на меня тревожно и испытующе, словно хотела ещё раз убедиться в том, что я её не выдам и о бутылке умолчу. Вместо ответа я спросила:
– Слушай, а тебе не кажется, что мы вляпаемся ещё больше, если про виноград с этикетки чудесным образом "забудем", а Виктория Павловна возьмет и вспомнит?
– Не вспомнит!
– Алиса быстро помотала головой.
– Во-первых, она к бутылке не приглядывалась - все скромненько у холодильника сидела, а во-вторых, ей сейчас не до того... Прикинь, что бы было, если б мы у себя
Мне снова вспомнились синюшные ноги Галины Александровны с потрескавшимися пятками старой женщины. Ее ночная рубашка в веселенький синий цветочек. Глупый и кокетливый белый бантик на груди. И спелый розовый, почти красный, виноград, похожий на шмат гигантской лососевой икры...
– Ну, так что? Значит, молчим?
Ответить я не успела. После короткого, весьма символического стука дверь нашей палаты отворилась, и на пороге возник оперативник в шерстяной клетчатой рубахе и черных джинсах - кстати, тот, который понравился мне меньше всех. Нет, лицо у него было, в общем, нормальное: прямой нос, светлые брови, чуть выпуклые серые глаза. Но общее впечатление портил внушительный "пивной" животик и манеры прямо-таки техасского рейнджера.
Первое, что он сделал - это брезгливо помахал рукой перед лицом, разгоняя сизый дым, качнулся с носков на пятки и заметил:
– Да, девушки, накурили вы, конечно, так, что хоть топор вешай! Что? Нервишки шалят?.. Но дело, в общем-то, не в этом, а в том, что вас здесь две. Поэтому одна сейчас пойдет погуляет по коридору, желательно, в отдалении от девятой палаты, а с другой я в это время побеседую. Идет?
Смотрел он на нас при этом, как на каких-нибудь злостных угонщиц скота с цивилизованных ранчо.
Алиса после этих слов немедленно поднялась и направилась к выходу, словно получила совершенно конкретный приказ: "Гражданка Кубасова - на выход!", я же осталась сидеть, как приклеенная.
Когда дверь за ней закрылась, опер удовлетворенно кивнул, широкими шагами, в раскачку, подошел к столу. Брезгливо взял двумя пальцами нашу пепельницу, полную окурков, и переставил её на подоконник. Потом поддернул ремень джинсов и, широко расставив колени, опустился на стул, на котором только что сидела Алиса. Я наблюдала за ним, как приговоренный кролик за удавом.
– Итак, как вас зовут?
– Мартынова Евгения Игоревна.
– Очень хорошо!
– он кивнул.
– Значит так, Евгения Игоревна, сейчас мы с вами побеседуем об убитой гражданке Барановой, в частности, и о вчерашнем вечере и ночи, в общем.
– Конечно... Только я, наверное, ничего важного сказать не смогу, потому что заселилась только вчера... То есть, позавчера, и...
– Давайте, я буду решать, что важно, а что не важно!
Я сочла вежливым и разумным немедленно согласиться: "Давайте!", после чего мой собеседник подпер щеку кулаком и взглянул на меня странно, почти с сочувствием.
– Значится, так... Начнем с
– Да, я, в общем-то, с ней почти не была знакома. Просто вчера вечером мы пошли за штопором...
– В каком составе?
– Что "в каком составе"?
– В каком составе, спрашиваю, вы пошли за штопором и по какому случаю собирались пить?
Теперь уже я взглянула на него с изумлением:
– По поводу Рождества... Просто у моей соседки была бутылка вина, а штопора у нас не было. Вот Виктория Павловна и вспомнила, что, вроде бы, видела его у женщины из девятой палаты... Мы пошли к ней, она в это время читала книгу. Но штопора у неё не оказалось, а была энергетическая спираль...
– И что это за "зверь" можете объяснить?
– опер потер лоб так, словно у него сильно болела голова.
Мне показалось правильным объяснить подробно и доступно:
– Это такая спиралька, как развернутая пружинка... Похожа на штопор, но на подставочке, а сверху голубой шарик. Поэтому бутылку не откроешь.
– Не слепой. Видел... Назначение можете объяснить?
Похоже, мимо зловещего вопроса о бутылке удалось удачно проскользнуть!
– А-а... Ну, это, вроде бы, что-то для коррекции биополя. Нервную систему ещё восстанавливает, лечит. Короче, какая-то экстрасенсорная штучка.
– Понятно, - он сдержал усмешку.
– И о чем же вы с гражданкой Барановой разговаривали?
– Да, я почти все время молчала. А они с Викторией Павловной разговаривали о здоровье, о том, какая у нас медицина плохая, транспорт. Еще о том, что к пенсионерам плохо относятся... Знаете, она мне показалась женщиной из того разряда, которые вечно ворчат и постоянно всем недовольны... Но к нашему приходу она, кстати, отнеслась нормально. Даже ножнички маникюрные дала, чтобы пробку попробовать отковырять!
– Видимо, те самые ножницы, которые намеревалась вернуть ей утром гражданка Ким?
А я до этого и не знала, как фамилия Виктории Павловны...
– Ясно, - опер откинулся на спинку стула.
– А о чем-нибудь конкретном говорили? Ну, кроме того, как у нас все плохо?
– А!
– вспомнила я.
– Она говорила, что здесь, в профилактории у неё работает какой-то близкий знакомый. И еще, что приехала сюда из-за лечебных ванн.
Мой собеседник утвердительно кивнул, безо всякого, впрочем, интереса. Наверное, он с Викторией Павловной побеседовал до меня, и она сказала то же самое.
В коридоре снова послышался какой-то топот, и сквозь сигаретный дым пробился запах валериановых капель.
– Хорошо, Женя, - опер неожиданно перешел с иронически-официального тона на почти дружеский.
– Теперь постарайся вспомнить, не слышала ли ты сегодня ночью чего-нибудь необычного? Может быть, выходила куда-нибудь и что-то подозрительное увидела?
– А куда мне было выходить?
– Ах, ну да... У вас же "удобства" в номере... Ну, ладно. Тогда, может, все-таки слышала?