Букет для будущей вдовы
Шрифт:
– Слушай, но насколько я поняла, у вас речка - отнюдь не Миссисипи?
– Да не Миссисипи. Но есть задаться целью - утонуть можно.
– Так и тело найти можно!
– Так если ни под какую корягу не утащит!
– Ясно, - я сдула с носа тонкую прядь волос и уставилась на люстру с тремя округлыми розовыми плафонами. От ламп по потолку расходились неровные концентрические круги.
– Что тебе ясно?
– Леха приподнялся на локте.
– Что у нас вся семейка - "того"? Не маньяки, так шизики?
– Перестань. Я вовсе не думаю ничего такого про твоих родственников... Просто предложила тебе разобраться, но если ты не хочешь...
–
– Леш, ты только пойми: я не заставляю тебя ничего предпринимать. Это, прежде всего, твое дело. Я тут - "сбоку припеку".
– Ладно, - он рывком сел и так же резко вскочил на ноги, - пойду позвоню. В самом деле, надо вам познакомиться. Вы же ровесницы. Глядишь, ещё подружками станете...
Он предупредил меня обо всем: о том, чтобы я без спросу не лазала по книжным шкафам и не пыталась самостоятельно искать репродукции, о том, чтобы не слишком часто напоминала о смерти тети Оли и, тем более, о гибели Андрея. Но почему-то не предупредил о том, что мне предстоит увидеть, поэтому в первую минуту знакомства я глупо и неловко раззявила рот.
Марина, действительно, была моей ровесницей, но выглядела совсем не так, как я представляла. Мне рисовалась милая "пышечка", типичная добренькая медсестричка с непрезентабельной внешностью и ласковыми руками. А у неё оказался рост не меньше метра семидесяти пяти, и фигура манекенщицы, отфилированная прямая челка, и бронзовые волосы до плеч. Безукоризненного рисунка губы, прямой, с тонкими ноздрями нос. И огромный, безобразный ожог, тянущийся от кончика правой брови до самого рта. Сморщенная, покрытая извилистыми рубцами кожа заставляла угол правого глаза оттягиваться книзу, как у собаки из какого-то чешского или польского мультфильма.
– Ну, проходите, гости дорогие!
– радушно проговорила она, сделав вид, что не заметила моей отвисшей челюсти.
– Я вас, вообще-то, уже полчаса жду. Пиццу два раза разогревала.
– Каемся-каемся!
– Леха незаметно пихнул меня между лопаток и заставил переступить через порог.
– Как живешь? Где дочка?
– Дочка в школе. Ты уже забыл что ли, что такое первая смена? Теперь только в половине второго придет.
На Марине была голубая джинсовая рубашка и черные лосины. В этой одежде она казалась худенькой и легкой, как балерина. "Вряд ли у неё получилось бы задушить женщину подушкой. Хотя... Кто знает?" - как-то мимоходом подумала я и тут же, от злости на саму себя, чуть не прикусила язык. Однако, кусайся - не кусайся, а из головы никак не шла "девушка, сидящая спиной". Изящная небольшая головка, гибкая шея... Да, но если принять за аксиому, что пятеро из "Едоков картофеля" - это пятеро убитых, то при чем тут Марина? При чем точеная легкость её черт?..
На кухонном столе стоял большой керамический чайник со сплющенными боками и рельефным изображением какой-то длинноногой утки... Утки на картине в профилактории. Утки здесь... Господи, Женя, да ты сама, похоже, становишься маньяком?!
Видимо, на моем лице явственно отразились тоска и уныние, потому что Марина сочувственно поинтересовалась:
– Вы, Женя, наверное, чувствуете себя все ещё не очень хорошо? Как ваш гастрит? Не получше?
– Получше. Спасибо, - я присела на круглый плетеный табурет.
– И спасибо вам за то, что помогли с профилакторием.
– Да, не за что. Сколько вы там пролежали? Дня три от силы?
– Она бы до конца долежала, если бы
– Да, ужас, конечно, что творится...
Она коротко кивнула, но разговора об убийствах не поддержала.
"Конечно, знает, какие сплетни ходят о её матери", - промелькнуло у меня в голове.
– "Или все-таки есть другая причина?"
– Пицца, - Марина поставила на стол тарелку с румяной лепешкой, посыпанной помидорами, сыром и колбасой.
– Печенье, конфеты... Вот ещё лимоны, перетертые с сахаром. И, я думаю, выпьем немножечко, по рюмашечке?
– А, да-да, конечно!
– заторопился Митрошкин, метнулся в коридор и через секунду вернулся с пузатой бутылкой "Токайского". Сестра едва заметно улыбнулась. Поставила рядышком клюквенную настойку.
"Интересно, где же репродукции?" - со свойственной мне гнусностью подумала я и ощутила себя существом пакостным, гаденьким и не способным на нормальные человеческие чувства. Впрочем, Леха, похоже, тоже чувствовал себя неловко. Он прекрасно знал, зачем мы пришли, предчувствовал начало неприятного разговора и поэтому густо краснел через каждые пять минут. Хозяйка смотрела на него удивленно, пыталась задавать какие-то вопросы, но он отвечал невпопад. Как, кстати, и я. В общем, мы являли собой прекрасную парочку косноязычных олигофренов. Марина, по идее, должна была подумать, что это общение со мной сказалось на неё троюродном братце столь пагубным образом.
– А как ваши неприятности с милицией?
– в конце концов, спросила она.
– Вы ещё просили про Анатолия Львовича узнать...
И тут Митрошкин решился.
– Марина, - он прокашлялся, покраснел окончательно и ожесточенно потер переносицу, - дело в том, что... Женя услышала про тетю Олю... Ну, то что в последнее время начали болтать. И ещё баба Таня сказала, что у вас репродукции висели... Может быть, это, конечно, вовсе и не Ван Гог?.. Да и, к тому же - тайна следствия... В общем, это сложно объяснить, особенно, если это - действительно, не Ван Гог...
Разобраться в той белиберде, которую молол смущенный Леха, мог разве что гений лингвистики. Но Марина и не пыталась разбираться. Она смотрела на меня своими внимательными серыми глазами, и в них не отражалась ничего - ни страха, ни возмущения.
– Что вас конкретно тревожит, Женя?
– голос её был спокойным и ровным, и только обожженная кожа, казалось, ещё больше сморщилась.
– Спросите, я отвечу.
– Может быть, вам все-таки перейти на "ты"?
– совсем уж некстати влез Митрошкин. Мы повернулись к нему одновременно. "Иди ты со своим рационализаторским предложением!" - подумала я. Вероятно, то же пожелание он прочел в глазах сестры, потому что стушевался, принялся ковыряться в своем куске пиццы, потом вскочил, вытащил из кармана пачку сигарет и, открыв форточку, закурил.
– Так что вас волнует, Женя?
– повторила Марина, зачем-то разворачивая чайник носиком к холодильнику.
– Понимаете, Марина, - я хотела откинуться на спинку, но, к счастью, вовремя вспомнила, что сижу на табурете, - до меня дошли грязные слухи о вашей маме. Я не так давно сама попадала в похожую историю: меня могли заподозрить черт-те знает в чем. Если бы мне не повезло, если бы я не смогла вовремя разобраться в том, что происходит, то не знаю, что бы со мной сейчас было... Я хочу попытаться вам помочь.