Булат
Шрифт:
– Стой, ты чего? – пискнул мулла.
– Да успокойся. Кожа не горит, а к каркасу я его не пущу, – ответил Афанасий, потряхивая щит, чтоб земля в мешке прогревалась равномерно.
Через некоторое время земля прогрелась до такой степени, что внутри зашипело, повалил в небо вонючий пар.
– Эдак ты всех мух тут перетравишь, – усмехнулся мулла, отмахиваясь от назойливых насекомых, лезущих в рот и глаза.
– Ничего, это цветочки по сравнению с иным, – обнадежил друга Афанасий, потряхивая щит.
Мулла хотел было уточнить насчет иного, но передумал. Снова потянулся за книжицей. Раскрыл и принялся читать по второму разу.
Идущий от мешка пар
– Хорошо, что мы в низовьях это делаем, а не в верховьях. А то уже весь город бы сбежался, – улыбнулся мулла.
Афанасий не ответил, яростно болтая в воде мешком, будто стараясь прополоскать его как следует. Наконец, остудив содержимое, он перенес мешок к другому настилу и вытряхнул на доски перегорелую землю, в которой отчетливо виднелись продолговатые белесые кристаллы [27] . Засапожным ножом купец выловил их, обдул, сложил кучкой в сторонке, а землю вытряхнул в ручей.
– Ну вот, теперь все готово, – он удовлетворенно покачал головой.
Ссыпал в ведерко серы, добавил кристаллов и, черпнув щитом с края костра перегоревших угольев, кинул их сверху. Подобрал тяжелый продолговатый камень с покатыми торцами и торжественно вручил мулле.
27
Калиевая селитра.
– На вот, толки и перемешивай до той поры, пока зелье однородным не станет.
– Так ты что ж, порох сделать собираешься? – наконец дошло до муллы.
– Его, родимого, – улыбнулся Афанасий.
– Точно, видел же я в книжке рисунки, как он делается. На незнакомом языке было написано, потому и не понял, – хлопнул себя по лбу мулла. – Только зачем тебе порох? Ты что, собираешься стену взорвать? Или лавку? И мешочки эти? Не понимаю.
– Ты знай толки да смешивай, толки да смешивай, – улыбнулся Афанасий. – Утро вечера мудренее!
Мулла вздохнул и принялся за работу. Сам же купец еще раз повторил весь процесс, получив еще несколько пригоршней кристаллов, а после этого уселся помогать хорасанцу. Иногда он брал пальцами получившуюся смесь и подбрасывал щепотку в костер, отчего в нем вспыхивал яркий искрящийся шар. Задумчиво оценивая результаты, купец добавлял в порошок то золы, то серы, то кристаллов.
К закату они натолкли почти две трети мешка черного пороху по рецептам мудрецов из-за великой стены. Велев хорасанцу заканчивать и принести от ручья глины, Афанасий отсыпал на щит несколько горстей взрывоопасного вещества. Пока мулла ковырял палкой неподатливый вязкий берег, Афанасий добавил к смеси еще толченой селитры. Придирчиво оглядывая, покрутил в руках купленные муллой веревку и мешочки. Снял с тела свою связку и осторожно, чтоб не просыпать ни крупинки, пересыпал булатное зелье в новые. Рассыпав по щиту три кучки пороха, добавил в одну золы, чтоб порошок стал посветлее, в другую – угля, чтоб потемнее, а третью оставил как есть.
Полюбовавшись на свою работу, сгреб каждую кучку в отдельный мешочек. Покатал в руках, дабы порошок улегся, и удовлетворенно поцокал языком. Если особо не приглядываться, то может показаться, что в мешочки насыпаны разные порошки.
Он завязал горловины шнурками и привесил на видавшую виды веревку. Новые же мешочки,
Тем временем вернулся мулла, неся на щите вязкую глину. Афанасий набил порохом мешок, в коем выпаривал селитру, руками зачерпнул жирной речной глины и стал обмазывать его, оставляя нетронутой только горловину. Уже ничему не удивляющийся хорасанец молча следил за его руками.
Наконец, мешок был покрыт панцирем подсыхающей глины. В незамазанное отверстие в горловине Афанасий вставил кусочек заблаговременно отрезанной веревки, которую перед тем обвалял в порохе и слегка сбрызнул водой.
– И что теперь? – постучал мулла костяшками пальцев по твердеющему панцирю.
– А теперь темноты дождемся, а пока отдохнем, – ответил купец. – А то я спину наломал, аж трещит.
– Да, уработались, – согласился мулла, присаживаясь рядом и приваливаясь к нагретому за день камню. – Ты правда хочешь их взорвать? – чуть помолчав, спросил он у притихшего купца. – Дело богопротивное.
– Не то чтоб хочу, – ответил он. – Но надо. Во-первых, они ведь нас живыми не отпустят, если что. Либо мы, либо они. А во вторых, понимаешь, есть такие люди, которым пока в лоб не дашь, все равно ничего не поймут.
– Как же они поймут, если ты их на тот свет отправишь?
– А вот это уже не моя забота, сами пускай о себе заботятся, – улыбнулся Афанасий.
Мулла не нашелся что ответить. Молча, думая каждый о своем, они просидели до сумерек. В свете звезд побросали в кучу выломанные деревяшки, залили водой кострище. Афанасий закинул на плечо окаменевший мешок и пошел в сторону лавки. Хорасанец подобрал щит, ведерко и прочий скарб, который еще мог пригодиться, и поспешил вслед за другом. Петляя глухими переулками, они дошли до того места, где ручеек втекал в город сквозь специальную оставленное для него отверстие в стене. Как и ожидалось, оно было забрано решеткой, довольно крепкой.
Прячась в густой тени, отбрасываемой стеной, чтоб не попасться на глаза ночной страже, руками и ножами они вырыли яму глубиной в пару аршин, опустили туда мешок и прикопали, оставив на поверхности только горловину и веревку. Наученный купцом мулла стал прокапывать канавку в пол-ладони глубиной, а Афанасий полз следом на четвереньках и сыпал в нее порох, следя, чтоб в дорожке не получалось разрывов.
Несколько раз им приходилось останавливаться и замирать, когда пространство вокруг освещал неверный свет факелов в руках стражников, но их так и не заметили. Наконец они уперлись в стену ненавистной лавки.
– Что дальше? – спросил мулла.
– Ты посиди тут пока, передохни. Дальше моя забота, – ответил Афанасий. – Хорошо, собак тут нет.
Забрав у хорасанца наполовину опустевшее ведерко с порохом, он взял в зубы ручку из толстого прута. Подпрыгнул, ухватился руками за край стены, подтянулся и перевалился во двор. Бесшумно приземлившись в высокую траву, присел на корточки, огляделся. Двор был темен, кузница и сараи едва различимы.
А вот в лавке на втором этаже за прикрытыми ставнями колыхался неверный свет одинокой свечи. Кто там? Сторож или брат-кузнец? Хозяин-то лавки наверняка в городе живет, в своем доме, а этот, может, и тут. Не спит перед завтрашним, переживает? И поделом ему. Или все-таки сторож? Только с чего бы за закрытыми ставнями да в доме? А вдруг засада, стрелок? И не свет это свечи, а огонек на конце аркебузного фитиля. Заметит фигуру Афанасия да как пальнет? Ладно, отступать некуда.