Булатный перстень

Плещеева Дарья

— Jus summum saepe summa malitia est, — ответил на это Новиков. — Не одни вы, Нептуновы детки, латынь в Корпусе учили. Перевести, Ефимка?

— Высшее право часто есть высшее зло! — выпалил Ероха. — Я в Корпусе по латыни четвертым в классе шел.

— Коли выбирать, кому служить, государству или прекрасной идее, так я, пожалуй, государство выберу, — сказал Новиков. — От него вреда не в пример меньше. Опять же — детки…

— Что — детки? — удивился Михайлов.

— Жить-то им в государстве, а не в идее…

Михайлов хлопнул его по

плечу.

— Ни моим, ни твоим это, слава богу, не угрожает! Ну, ладно, время не терпит. Не хочу опаздывать на катер. Значит, так. Мы с Новиковым собрали деньги и в складчину купили лодку. Вот эту. Я ее знаю, это лодка Кекконена, я с ним на рыбалку ходил. Лодка справная, вот и Новиков подтвердит.

— Да, — сказал Новиков. — Грех что дурное про нее брякнуть. Господин Vir Nobilis, за все уплачено, все приготовлено. Парус, весла, анкерок с водой, мешок с сухарями и фонарь. Извольте принять.

— Михайлов, ты взбесился? — встревожился Майков. — Какая лодка?

— Вот эта. Только что ее от Кекконена принял. Слушай, — Михайлов говорил негромко, но весомо, — я решил выгнать тебя из России к чертям собачьим. Новиков не возражает, а Ерофеев — так даже радуется. Ты ему в подвале до смерти надоел. Ты больше не наденешь нашего флотского мундира и не прицепишь нашего кортика. Вот лодка, а вон там — твоя любезная Швеция. Обходиться с парусом тебя еще в Корпусе учили. Дойдешь до Стокгольма — твое счастье. Нет — кланяйся Нептуну. Тому, подводному.

— А если я не захочу?

— Значит, в плаванье отправится твой труп, долбать мой сизый череп! — и Ероха в подтверждение, что это не шутка, достал пистолет. — Михайлов с Новиковым добры чересчур, ты для них все еще заблудший собрат… а для меня ты — дерьма куча! Ты флот поганишь, тебя поганой метлой за борт, понял?

— Чья бы корова мычала, — усмехнулся Майков.

— Это мой флот! Мой! Пусть я сволочь последняя, крест пропил, но за флот — убью и не запнусь. Полезай в лодку!

— Будет тебе вопить, — Усов похлопал Ероху по плечу. — Сейчас он отчалит.

Вдруг Майков оттолкнул Усова и кинулся бежать. За ним сразу погнался Ероха, настиг, ткнул кулаком в спину, и Майков на бегу, пролетев вперед, растянулся, вспахав носом влажный песок. Тут же Ероха оказался у него на спине, заломил ему руку, и все это — молча.

Усов подбежал, вдвоем они поставили беглеца на ноги, подвели к Новикову и Михайлову.

— Проигрывать тоже надобно достойно, господин Vir Nobilis, — спокойно сказал Михайлов. — Это лучший выход для всех. Ты не назовешь ни одного имени, и товарищи наши будут спокойно драться с неприятелем, никто их не станет попусту тревожить. Хватит того урока, что дал им Гогланд. Спасибо сенатору Ржевскому — это он твою интригу разгадал. Да только не знал, что с тобой делать, он господин ученый, излишне чувствительный…. А я знаю. Садись и отчаливай, пока ост совсем не разгулялся. Будем милосердны.

— Да, будем милосердны, — согласился Новиков. — Я туда еще фляжку рома суну, ничего? Вот,

приготовил… Нелегко ему будет выходить…

— Нашел кого жалеть! Справится! — выкрикнул Ероха. — Ветер попутный. Ну? Давай, давай! Семь тебе футов под килем!

Майков под дулом пистолета забрался в лодку, укрепил на носу фонарь и стал ставить парус. Новиков, самый сильный в компании, ногой оттолкнул ее от берега.

Александра, окаменев, следила, как Майков, взявшись за весла, выводит лодку подальше от берега, на глубину. Ей вчуже стало страшно — как может быть страшно человеку, впервые увидевшему справедливость и осознавшему, что эта дама, столь часто призываемая на головы обидчиков, вовсе не хороша собой…

А «естественный человек» обходился со справедливостью запросто. Как понял, что надобно делать, так и сделал.

— Не вздумал бы обогнуть мыс и вернуться, — забеспокоился Ероха. — Или в бухточку свернуть, там есть такая бухточка, при осте и норд-осте — заветренная. Я бы подождал, пока не отойдет подальше. А, Михайлов? Попробует — пристрелю. Я следом пойду, погляжу…

— Он дело говорит, — согласился Новиков. И больше мужчины не промолвили ни слова.

Ероха побежал берегом, в полуверсте от товарищей остановился и, приложив левую руку козырьком ко лбу, следил за лодкой.

Новиков, Михайлов и Усов стояли у края воды не менее получаса, — и Александра смотрела на их спины. Вмешиваться она не могла — да и незачем было. Странное ощущение владело ею — как будто усилием воли надо проснуться, потому что вот так отправить человека на гибель можно только в страшном сне. А в то же время она видела в этом человеке несостоявшегося убийцу Нерецкого, и при этом возникшее в душе злорадство казалось ей постыдным.

Темный силуэт, пляшущий на волнах удалялся на запад — похоже, Майков и впрямь взял курс на Стокгольм.

— Не справится, — сказал наконец Новиков.

— На все Божья воля, — ответил ему Усов.

— Идем. Я еще быстро ходить не могу, — признался Михайлов. — Язва хоть и зажила, а чувствуется, проклятая.

Он действительно чуть прихрамывал, и Новиков, идя рядом, прилаживался к его шагу, а Ефимка с Ерохой шли сзади.

— Как ты полагаешь, эти нептуновцы не объединятся вновь? — спросил Новиков. — Тайно, скрытно? Хотя государыня намерена закрыть ложу, да ведь они — безумцы, с них всякое станется.

— Меня другое беспокоит — не стряслось бы беды с Грейгом. Он ведь и Карлу своему не удружил, разве что зажигательными по нему не палил, и государыне послужить толком не смог. Может найтись еще какой-нибудь Vir Nobilis, состоящий в переписке с герцогом Зюдерманландским, и получить какой-нибудь скверный приказ. А кто — угадать невозможно: их, нептуновцев, все ж под сотню наберется. Они были вместе, оттого что сговорились, навыдумывали себе всяких причуд и тайных знаков и тешились этим, как малые дети. А мы вместе — не сговариваясь, и придумывать нам нечего, оттого что есть у нас воинская присяга.