Булавин
Шрифт:
Восьмого августа Долгорукий снова выступил против Некрасова и Павлова из Черкасска, куда он вернулся после первого выхода из него, несколькими днями ранее, к Кошкиной станице. В тот же день в донскую столицу пришло письмо от Некрасова и Павлова с «грозами» в адрес Зерщикова и других старшин. Князя в эти дни «при-сыльные казаки» с Донца и Дона, один за другим, извещают о продолжающемся сборе повстанцев у трех атаманов. Положение на Дону кажется ему лучше, чем по Донцу:
— По Дону по се число еще не все к вору (Некрасову. — В. Б.) пристали для тово: как
Самое страшное для Долгорукого — возможность того, что Голый объединит свои силы с повстанцами Некрасова:
— И пишут (с Донца. — В. Б.) к вору Некрасову, чтоб он с ними совокупился в воровстве, и, собравшиеся б, на меня им всем итти. Нимало у них, воров, к покорению вин их к Вашему величеству намерения нет, больши к воровству. И я иду на них с великим поспешением, а со мною из Черкаского казаки плавною и конною и из городков, кои по Дону (нижнему Дону. — В. Б.); две доли идут с нами, а треть дома остаетца. В Черкаском оставил для охранения Гульца с полком. Губернатору азовскому довольно я говорил, чтоб он имел недреманное око над Черкаском.
Беспокоится князь по поводу вероятного перехватывания писем булавинцами:
— Немошно, государь, почту отпускать. От воров ныне есть нам ведомость, бутто воры поимали почту от меня или от Вашего величества. О том еще подлинно не ведаем. Изволь, государь, списать какие указы цыфирью, а я буду писать, государь, так же.
Восстание, как опасались и страшились Долгорукий и другие воеводы, командиры, грозило вспыхнуть с новой силой, как при Булавине, а то и «пуще» того. На авансцену повстанческого движения выходит один из самых стойких и последовательных борцов за народную волю, предводителей-булавинцев — Игнат Некрасов.
ИГНАТ НЕКРАСОВ И ДРУГИЕ БУЛАВИНЦЫ
В начале августа самыми горячими точками восстания стали два района: Паншина, Голубого и Есаулова-городков на Дону, что западнее и юго-западнее Царицына; среднего и нижнего течения Северского Донца. Им и уделял главное внимание Долгорукий. Одновременно продолжалось наступление карателей по всей периферии восстания.
Долгорукий вышел из Черкасска к Есаулову и Паншину 8 августа. В тот же день Зерщиков получил письмо (отписку) от Некрасова и «от собранного войска»:
— Государем атаманом молотцом войсковому атаману Илье Григорьевичю и всему великому Войску Донскому ис Паншина от собранного войска атаманов молотцов донских городков, и хоперских, и бузулуцких, и медведицких, и с новых мест из горотков челом бьем и ведомо чиним вам, государи атаманы молотцы.
Начало отписки внешне традиционно, уважительно но отношению к новому войсковому атаману. Но здесь же Некрасов и повстанцы без обиняков заявляют, что они пишут в Черкасск от «собранного войска», как представители донских, хоперских и прочих
— Прислано к нам по Дону и по городкам ваша войсковая грамота, а в ней писано: убили-де мы Войском, всею рекою Кондратья Булавина; а таво не написано: за какую вину и с войскового ли суда? И то знатно, что не Войским и не с войскового договору. Да вы же Войским бутто учинили и посожали многих атаманов-молодцов, стариков из верховых городков, при нем (Булавине. — В. Б.) бывших, которые молодцы покинуты ради совету и думы, по человеку со станицы, знатных людей; и, собрав их, посажали на цеп и, поковав, посажали по погребам; и тисните неведамо за какие дела.
Некрасов и его помощники прямо говорят о незаконности с точки зрения донского войскового права убийства Булавина и ареста его сподвижников — «не Войском», без войскового суда и приговора (договора). Упоминают они и требование новых властей Черкасска о выдаче им Ивана Павлова, но не отвечают на него, очевидно, не считая это нужным. Наоборот, сами выдвигают требование к Зерщикову и старшинам:
— И мы, собранное войско и верховые многих городков, извесно чиним, чтобы вам Войским, Илья Григорьевич, учинить отповедь: за какую вину вы убили Булавина и его стариков? Вы же сами излюбили и выбрали ево атаманом и тех стариков вы придумали покинуть при Войску. А ныне вы же их посажали по цепям и по погребам.
Более того, некрасовцы угрожают старшинам-изменникам приходом в Черкасск для «подлинного розыска»:
— И если вы не изволите отповеди учинить о Булавине, — за какую ево вину, и тех стариков бы вам освободить и отпустить. И они не отпущены будут, и буди по воли вашей. И мы всеми реками и собранным войском будем немедленно, совокупяся, к вам в Черкаской ради оговорки и подлинного розыску, и за что вы бес съезду реки так учинили; и знатно, что учинилось не от всего Войска. И у нас по рекам и по городкам на том положили, что итить к Черкаскому.
В конце отписки ее составители намекают на возможность компромисса, при соблюдении Зерщиковым и прочими определенных условий:
— А буде вы, атаманы молодцы, Войским Донским верховых наших молодцов и стариков освободите в домы свои и теснение им не будите чинить, и мы изо всех станиц малыми людьми ради совету, и оговору, и поклону.
Однако угрозы и требования повстанцев Некрасова на черкасские власти и стоявших за их спиной Долгорукого и прочих карателей впечатления не произвели. Полки царских командиров и старшин-предателей двигаются против повстанцев.
Долгорукий по-прежнему не верил Зерщикову и его помощникам. Но проявлял сдержанность, исходя из местной обстановки. Несмотря на то, что один из царских посланцев, Полибин, ему «сказывал словом от Вашего величества, чтоб мне с ними (казаками. — В. Б.) жестоко поступать», Долгорукий не мог этого сделать:
— И я для того не так жестоко поступаю, что невозможно. И так х каторому городку приду, бегут в леса, а иные к Некрасову. А ежели б я поступил жестоко к первым городкам, все б к вору ушли в соединение.