Бульвар Постышева

Бутаков Эрик Юрьевич

Я отогрелся, отпился, отдышался и отдохнул, потом замахнул кружку разведенного спирта. Тепло огненной воды растеклось по венам, почувствовалась слабость и благодать, захотелось покушать. Стал кушать, слушать, пить спирт. И при этом, пока ещё, молчал. Всему своё время.

На спирт туристский народ слетается, как мухи на огонь. Мухи ещё спали по причине холодной погоды, а туристы холодов не бояться. У нас был огонь и спирт — народу к нашей палатке слетелось достаточно, чтобы начать:

— Вы видели пещеру в скале, когда поднимались сюда? — спросил я гостей, ковыряясь зубочисткой, естественно, в зубах, лениво развалившись на коврике у бревна. Меня достал их беспричинный треп и хохот на глупые шутки, когда, совсем рядом произошли такие события, о которых должны знать все, особенно эти молодые туристки с косичками и их друзья с пушком под носом! Я начал сатанеть от спирта.

Вчера, когда мы поднимались

к лагерю, я заметил дыру высоко в скале и спросил Николая: «Что это?» Коля сказал, что точно не знает, однако есть очень неприятная, скажем так, трагическая история, связанная с этой дырой, и рассказал мне её. Истории была более чем трагическая. Скорее, поучительная, хотя для тех, кто там был, ничего уже не вернуть, но чтобы другие не делали их ошибок, она должна быть опубликована, хотя бы устно, я так считаю. Скотская история, которая наглядно показывает, как у нас организованы массовые мероприятия и особенно техника безопасности людей! И я решил озвучить её в своей интерпретации народу, чтобы всем доступно было, а то Коля, со своим «Скажем так», растянет до утра. Но для начала, необходимо было прояснить, все ли видели эту пещеру, и хоть кто-то что-либо слышал о трагедии, которая в ней произошла. Оказалось, что все в неведении. Но пещеру видели все — её невозможно не заметить. Коля начал разливать по кружкам спирт:

— Может, помянем для начала? — спросил он меня. — А после расскажешь.

— Может, я сначала расскажу, Коля, — перебил я его жестко и, злясь на его спешку быстрее напиться, — а уж после помянем. Эти пацаны ни хрена не в курсе — кого они поминать будут? Ни так?

Коля остановился, присел и согласился.

— Короче, ребята, — начал я, — два года тому назад в этой пещере погибли восемь спелеологов. Восемь молодых парней, вроде вас! А никто ни хрена не знает, всё по умолчанию, средства массовой информации молчат. Всё замяли. Только родные теперь тихонечко плачут над фотографиями, а эти козлы гуляют на свободе, как ни в чем не бывало! Ещё бы, — это такое пятно на весь туристический, долбанный бизнес. Им только деньги подавай, а о ребятах хрен кто заботится — даже спасателей нет, только взносы в КСС платим! Налей-ка мне, Коля, я, блядь, не могу про это даже думать спокойно! Извините.

Я выпел! Меня действительно, до глубины души, потрясла эта история, к тому же, я уже прилично поддал, да ещё, видимо, с устатку, меня понесло. Но я все равно продолжил:

— Летом дело было. Парни к пещере подошли, просветили, а там оказывается загиб в низ, и довольно глубоко — не слышно когда камень падает. Но проверить надо — вдруг ответвления есть, другие ходы или трещины, решили спуститься на длину шнура. Первый пошел, со страховкой, всё, как полагается: дернули, — ответ, дернули, — ответ. Потом, дернули — тишина! И шнур, вдруг, ослаб. Страховка пустая. Вытягивают веревку… А её, как бритвой срезало. И тишина — парень не откликается, и не слышно было, чтобы падал. Что за херня?! Пошел второй. Через какое-то время кричит: «Здесь вход сбоку, туда иду, кажется, голос слышу!» И всё. Больше его не видели. А его шнур вытянули, таким же, как от первого — обрезанным. Перепугались не на шутку те, кто был наверху. Уже сразу двое пошли и шнуры взяли потолще и запас веревки — может понадобиться, если сбоку в нишу залезут, может что ещё — разобраться же надо. История повторилась, но эти уже ушли гораздо глубже, чем первый. В смысле, их шнуры обрезаны были гораздо позже, то есть длиннее вытянулись наверх. Но вернулись так же обрезанными, как бритвой. Обрезанные веревки — вот что насторожило. Нахрена они их обрезают? Не порванные, а обрезанные! Значит, куда-то залезли, может, троса стало не хватать — обрезали и ждут, когда другие спустятся с дополнительными шнурами. Может, что ещё — в пещерах всякое бывает. И время, бывает, нет, чтобы обдумать положение. Не долго думая, решили спускаться, друг за другом, самые опытные — руководитель команды, опытный спелеолог и скалолаз классный, и его друг, с которым они даже Эверест штурмовали, правда, не дошли до вершины. Короче, у каждого индивидуальная страховка и между собой в спарке идут. Кто остался на верху, параллельно дополнительный шнур спускают с запасным снаряжением, батареями, водой и прочим необходимым скарбом. «Слышим голоса! — кричат снизу, — Сейчас разберемся!» Через полчаса — ни людей, ни дополнительного груза — все, как бритвой! И, снова, тишина! Мистика, бред, куда люди делись? На верху осталось двое самых молодых и не опытных, но стойких ребят. Эти решили вызывать на помощь спасателей. Один остался, другой ушел на трассу. Четверо суток пацаненок сидел один на скале у дыры, ждал людей или когда спасатели придут. Голодный, почти без воды. А спасатели — уроды, пока раскачались, пока нашли бензин, пока добрались, — этот чуть не окочурился. Но

дождался! Его потом самого выносили чуть живого. Рассказал и он им, что как было — первому-то они не особо поверили. А тут этот подтвердил — поверили. Спустили в пещеру стальной трос и по нему двое спасателей спустились вниз, к нише в стене. «Голоса слышим!» — кричат. Ушли в нишу. Сверху на них светят, всё видно — видно, что вбок ушли. Слышно, что общаются. Потом, хрясь! Рывок! И пустой трос — как бритвой. И обе страховки — как бритвой. Металлический трос, как бритвой — это уже не шутка! Приняли решение опустить для разведки видеокамеру. Опустили, даже умудрились её, раскачав, в нишу запустить. Там, оказывается, сразу ещё один резкий провал вниз и острые, как бритва, края по кромке провала. Но пока шнур не рвется — камера-то легкая, идет вниз, крутится, правда, но всё снимает. Потом, вдруг, резкая вспышка, щелчок, дикий, раздирающий душу, крик, и, последнее, что успела отснять камера, это — страшная, зубастая рожа Пещерного Тросогрыза!

Была ночь и холод. Костер плевался искрами во мглу. Тени корявых деревьев тянули черные руки к уставшим туристам. Ветер качал старые кроны скрипучих сосен. Далеко в горах где-то жутко шумел камнепад. Казалось, что тени умерших бродят вокруг, ухают совы, пули свистят… пока не прозвучали последние слова. Народ у костра, молчавший и внимательно слушающий доселе, через три секунды, от последней фразы, врубился! Начался тихий смех, потом — сильный смех, потом — хохот, после — реплики, выкрики, замечания, подколы, насмешки друг над другом. Николай Андреевич довольный улыбался, разливал спиритус по кружкам. Я же, спустив пары, немного расслабился, и настроение мое поднялось.

Бухали долго.

Две девятнадцатилетние альпинистки решили остаться на ночь в нашей палатке, но из-за зябкости, неудобства, несвежести спальных принадлежностей и тесноты, нам достались лишь их юные крепкие груди, жадные губы и нежный шёпот, с легким запахом спирта.

В город мы возвращались вчетвером в переполненном автобусе. Договорились точно встретиться, но подружки на встречу не пришли. У нас не было их адресов, телефонов, явок и паролей. Им мы тоже, почему-то, ничего не оставили. И мы растерялись по жизни навсегда. Но остались воспоминания.

В октябре в России всё переменилось, и с Mt. Kenya — ей высотой в 5199 метров над уровнем моря мы пролетели!

* * *

Юлька сдала сессию первую свою. Научилась ловко работать в «Фотошопе», стала рисовать картинки и иллюстрации к Архипкиным рассказам и выдумкам, и они ещё больше решили подходить друг к другу и добра наживать.

Всё бы ничего, но Архип много курил и мало шевелился. Часто «Выгуливал медвежонка». Понимал, что это не хорошо, но решил ничего не менять. «Не нарушать свой химический состав», как он выражался, чтобы не сломалась в организме настройка, и чтобы не нарушился баланс и обмен его полуалкогольных веществ и бактерий.

Юлька гнала его на улицу подышать, и он иногда шел, прихватив собой мусор.

Но на большее, пока были деньги и зимняя лень с холодами вперемешку, его не хватало. Он продолжал мучить кнопки клавиатуры и сочинять, сочинять, сочинять всякую всячину.

Одна была радость — не ходил в казино, завязал. Молодец.

Вот ещё бы бросил курить и пить пиво — цены бы ему не было.

Но он не бросал, следовательно, цена какая-то была.

Он ждал весны, как перемен.

Весна пришла.

А с нею — перемены.

Однажды, его Зайчонок Юля, теперь уже девятнадцатилетняя студентка психологического факультета, сидя за учебниками по истории, неожиданно спросила:

— Вот ты все время в своих воспоминаниях пишешь «хиппи, хиппи», а кто такие эти хиппи? По-моему, хиппи — это какие-то неприятные люди, бичи.

— Вот те раз! Ты чего там такое читаешь?

— Историю.

— Историю Хиппи?

— Нет, просто историю.

— А причем тут Хиппи?

— Так — в голову пришло.

— А-а? А я-то думаю, чего вам такого задали?… Ты не знаешь, кто такие Хиппи?

— Не знаю, — Юлька закрыла учебник. — Я всегда думала, что хиппи это такие пьяные, длинноволосые, не мытые, грязные бомжи такие.

— Типа, бандиты что ли?

— Ну да. Примерно такие. Вонючие, страшные. Фу!

— Понятно.

(Да, действительно, надо бы пояснить, кто такие Хиппи, — подумал Архип. — Они же, действительно, именно так их и представляют, скорее всего. Ладно, попробую.)

— Для вашего поколения другого представления, пожалуй, и быть не может, кроме как грязные, вонючие, с длинными волосами. Промашечка вышла, Зая. Давай, попытаюсь объяснить, чтобы не получилось, что нашими идеалами в детстве были такие, какими ты их представляешь. Вот, смотри… Я начну с самого начала, как я это представляю, чтобы ты поняла, хорошо?