Бумажная клетка
Шрифт:
– И повторите, пожалуйста, имя той домработницы.
Но Пульхерия прекрасно понимала, что эта забывчивость показная.
– Галина Матвеевна, – сказала она.
– Разумеется, с ней тоже придется поговорить.
Следователь вновь направился к двери.
Когда дверь за Штыкиным закрылась, Гришенька, радостно потирая руки, заявил:
– Слава богу, этот клещ напился нашей крови и отвалил! Отправился терзать кого-то еще.
Александр Николаевич зло сверкнул глазами, но счел нужным не комментировать его слова.
– Пульхерия, срочно отправляйтесь домой. С Галиной Матвеевной необходимо поговорить до того, как это сделает следователь.
– Проще
– Ну так позвоните.
Она достала из кармана мобильный телефон и сделала вид, что и правда собирается звонить.
– Все-таки будет лучше, если это сделаете вы…
Гранидин недовольно свел брови. Ему не понравилась инициатива Пульхерии, потому что это нарушало разработанный им план, но Пуля не смутилась.
– Она немного влюблена в Германа, и я у нее авторитетом не пользуюсь. Догадываюсь, как она меня ненавидит. Зато вас, Александр Николаевич, она просто боготворит. Любая ваша просьба для нее… – она запнулась, подбирая слова.
Гранидин расплылся в довольной улыбке, морщины на лбу разгладились.
– Я все понял, можешь не продолжать, – сказал он и махнул рукой в сторону телефона. Это означало, что он согласен поговорить с домработницей.
Пульхерия понимала, что сильно рискует. Отвращение Галины Матвеевны к ней могло оказаться сильнее обожания папаши Гранде. Эта оскорбленная ханжа от избытка ненависти могла выложить все, что знала о ней и Никите Назарове.
С замиранием сердца Пуля, услышав воронье карканье: «Я вас слушаю», протянула телефон Гранидину.
– Галина Матвеевна? Это Александр Николаевич. Я вас приветствую. К сожалению, вынужден обратиться к вам за помощью. Пульхерия Афанасьевна потом все вам расскажет, но для начала я хотел лично поговорить с вами. Одну знакомую Гришеньки сегодня утром нашли убитой. Следователь уже побывал у нас. Мы решили, что будет лучше, если вы подтвердите, что Гришенька весь вчерашний вечер провел у вас. Допустим, он ужинал вместе с Пульхерией Афанасьевной, а потом остался на ночь в комнате для гостей. Понимаете?
Он говорил так непринужденно, словно хотел у нее по-соседски одолжить какую-то мелочь вроде соли или спичек.
– Кстати, Галина Матвеевна, как дела у вашего младшенького? В самом деле? Бедняжка. Я так вам сочувствую. Ну конечно же все упирается в деньги. Как я вас понимаю. Послушайте, Галина Матвеевна, вы так давно работаете у моего сына. Я за него абсолютно спокоен, ведь он находится под строгим, буквально материнским присмотром. Знаете, такую преданность нельзя оставлять без внимания. Как вы думаете, для вас не будет оскорбительным, если ваши денежные проблемы я возьму на себя и оплачу лечение и медикаменты? Мы обратимся к самым лучшим врачам, если потребуется, переправим мальчика в Москву…
На несколько секунд он умолк, слушая ответ домработницы, а потом добродушно расхохотался.
– Ну что вы такое говорите, моя дорогая! Вы же знаете, что мы считаем вас членом семьи! Ваши проблемы – наши проблемы. Для начала две тысячи евро будет достаточно?.. Уверяю вас, меня это не разорит. И не вздумайте меня благодарить. Так что не забудьте о нашем уговоре: Гришенька весь вечер и всю ночь провел у вас.
Вернув телефон, он подошел к письменному столу, достал из верхнего ящика пачку евро в банковской упаковке, отсчитал требуемую сумму и протянул Пульхерии. Благожелательное выражение тут же сползло с его лица, точно он снял одну маску и надел другую. Это означало, что опасность миновала и нечего утруждать себя. Пульхерия невольно восхитилась.
Гришенька, удобно развалившись на диване, вознамерился закурить папашину сигару.
– Ну что? – самодовольно спросил он, вызывающе ухмыляясь. – По-моему, я неплохой актер. Мне надо было учиться не на юриста, а на артиста. Разве ты не гордишься мной, папуля?
Александр Николаевич неожиданно в два прыжка пересек комнату, подлетел к сыночку и отвесил ему звонкую оплеуху.
– Горжусь?! После всего этого кошмара, в который ты нас втянул? – Он буквально трясся от ярости. – Пошел вон! Идиот!
– Но папа… – лицо Гришеньки скривилось, точно он собирался заплакать.
Папаша Гранде выхватил у него из рук сигару и, разламывая ее на мелкие кусочки, продолжал орать:
– Убирайся в свою комнату и не смей покидать ее без моего разрешения!
Гришенька с обиженным выражением лица, по-детски хныкая, вылетел из библиотеки. Александр Николаевич смотрел ему вслед. Пульхерия увидела в его глазах, кроме ярости, тревогу и страх. «Он ведь его безгранично любит», – подумала она. За все время общения с папашей Гранде она впервые заметила не игру, не позерство, а нормальные человеческие чувства. Это удивило ее и тронуло до слез. Сильный, могущественный человек стоял с поникшими широкими плечами, подавленный любовью и отчаяньем.
– Я, пожалуй, пойду, – пробормотала она.
Ее голос словно разбудил Гранидина. Стремительно обернувшись, он с бешенством взглянул на нее, лицо вновь приобрело то напыщенное, самоуверенное выражение, которое она так хорошо знала.
– Это все ты с Германом! – заорал он.
– Ну, понеслась душа в рай, – тяжело вздохнула Пульхерия и с покорностью, так не свойственной ей, приготовилась принять яростный огонь на себя.
– В рай, ты говоришь? Не в рай, а в ад! Вы с Германом совсем спятили, поощряете его глупости, лжете мне, скрываете от меня его чудовищные поступки…
Пульхерия слушала Гранидина и поражалась, с какой ловкостью Гришенька перевел свою вину на нее и Германа.
– Ты же знала, что она опасная психопатка. Это заметил бы и слепой. А вы с Германом бросили Гришеньку в ее объятия! Вы поддерживали его влюбленность! А той ночью, когда она напала на него, как злобная фурия… Что вы тогда сделали? Вы лгали мне, рассказывали сказки. Если бы тогда вы пришли ко мне и хотя бы намекнули на то, что на самом деле происходит…
Пульхерия слушала это словоизвержение и даже не пыталась защищаться. С одной стороны, ей все-таки удалось от него многое скрыть, а с другой, было его немного жалко, она не хотела лишать его возможности хоть немного разрядиться. Наконец взрыв гнева начал понемногу стихать, но поток слов не иссякал. Гранидин перешел от роли владыки карающего к роли владыки милостивого и всепрощающего.