Бумажный занавес, стеклянная корона
Шрифт:
Во-вторых, носил камуфляж. Широченные штаны, которые Джоник слегка приспускал, бутсы на два размера больше, куртки с тысячью карманов. И поверх этого маскировочного комплекта партизана, засланного в тыл врагу, болтались гроздья золотых цепей толщиной с откормленного удава.
В-третьих, с неукротимым пылом, свойственным молодости, Джоник громил и клеймил современную эстраду. «Ваши поп-кумиры – ложные идолы! – твердил он во всех интервью. – Они насилуют народный мозг!»
Журналиста, который однажды имел неосторожность поинтересоваться, какой экзекуции
Не сам, конечно. Руками охранников.
И разумеется, поклонницы. «Толпы баб вожделеют мое мускулистое тело! – пел рэпер, похлопывая себя по нежному белому брюшку. – Камон, детка, не притворяйся, что ты меня не хотела!»
Подтверждая имидж самого брутального певца России, Джоник менял подруг быстрее, чем они успевали осознать, рядом с каким великим человеком им повезло находиться. Предпочтение отдавал блондинкам. «Бабы – моя слабость», – каялся певец в камеру. На одной такой слабости он в конце концов и женился. Молодая супруга была победительницей одного из московских конкурсов красоты. «Я знаю, что я секси, – тянула она детским голоском. – Поэтому мой Джоник меня и выбрал». Как и положено настоящему мужику, свою подругу Джоник время от времени поколачивал и таскал за белокурые косы. После семейных сцен она появлялась, гордо сверкая синяком, точно орденом, заслуженным в кровопролитных боях. «Пока бабу не поучишь жизни, она будет дурная», – делился певец открывшейся ему мудростью предков.
И этот человек в данную минуту развалился в илюшинском кресле, широко расставив ноги, и мычал что-то невнятное.
Бабкин избавился бы от наглеца в три секунды, но выражение лица Макара его остановило. Илюшин развлекался. А если Илюшин развлекался, Бабкину оставалось исполнять роль молчаливой галлюцинации.
– Попробуйте рассказать все с самого начала, – с издевательской вежливостью предложил Макар.
– Слышь, а я чо делаю? – Джоник нервно побарабанил пальцами по подлокотнику.
– Изображаете корову? – предположил Илюшин.
Джоник уставился на него мрачным бараньим взглядом, перед напором которого пали бы даже новые ворота. Но Макар при желании умел выглядеть простодушным, как молодой укроп.
– Это все Андрюха, – выдавил рэпер. – Решетников. Администратор мой.
– Та-ак, – поощрительно протянул Илюшин. – И что с ним?
Джоник поморщился. Джоник скривил рот. Джоник изобразил лицом безмерное отвращение, которое вызывало у него поведение администратора Решетникова.
– Кажись, у него кто-то появился.
– Где появился?
Рэпер закатил глаза.
– Да елы-палы… Роман у него!
– Ага, – сказал Макар. – Роман. У вашего администратора.
– Ну. Тварь рогатая!
Илюшин с Сергеем переглянулись, и Бабкин ощутил смутное удовлетворение, уловив растерянность в глазах Макара. Похоже, перед этой задачей пасовал даже могучий интеллект его напарника. Макар не понимал, каким образом роман неизвестного ему администратора становится проблемой рэпера Джоника.
О
Юноша поглядел на Макара с презрительной жалостью.
– Вроде говорили, ты умный, – гнусаво протянул он. – А не похож.
– Мимикрия, – заверил Илюшин.
Джоник не обратил на его слова внимания.
– Если у него роман, это чего значит? Это он, сука, мне изменяет, что ли? Да я его за это…
И юноша экспрессивно описал те муки, на которые он обрек бы несчастного Решетникова.
– Изменяет? – ошеломленно повторил Бабкин, забыв о своей роли молчаливой галлюцинации.
«Минуточку. Что значит – изменяет?»
Джоник покосился на него.
– Чо, тоже тупой? Этот урод кого-то себе нашел. У меня нюх на такие вещи!
«Две ноздри», – не к месту вспомнил Бабкин.
– Я его, шваль такую, на помойке подобрал. Из грязи вытащил, как котенка. Где бы он был, если б не я? И вот чем он платит! Да за такое…
Джоник разразился матерной тирадой и пнул кресло.
– Э-э-э-э… – озадачился Макар. – Ситуация, бесспорно, трагическая. Сочувствую и все такое. Но мы-то чем можем помочь?
Юноша криво усмехнулся.
– Что, реально не сечешь?
Он подался вперед, и все цепи угрожающе звякнули, словно обещая длительное заключение в кандалах.
«Забудь и думать», сказал Бабкин.
«Никогда», сказал Бабкин.
«Я лучше сдохну», сказал Бабкин.
Макар терпеливо выслушал около десяти вариантов отказа и вернулся к тому, с чего начали:
– Серега, у нас нет выбора. Мы подписались на это сокровище с ноздрями.
– Я не подписывался!
– Еще как подписывался. Когда принимал помощь Перигорского.
– Если бы меня предупредили, что в ответ я должен буду выслеживать чьего-то любовника, я бы послал его помощь знаешь куда?
– Догадываюсь, – кивнул Илюшин. – Но, как поется в известной песне, фарш невозможно провернуть назад, и мясо из котлет не восстановишь.
Бабкин сел на пол и с трудом подавил желание схватиться за голову и начать раскачиваться.
– Ты хоть понимаешь, куда меня отправляешь?
– Сливки гламура! – пообещал Макар. – Лучшие люди нашей эстрады!
– Паноптикум, – отрезал Бабкин.
– Хоть повеселишься.
– Кто в армии служил, тот в цирке не смеется. Слушай, – он поднял на Макара страдальческий взгляд. – Почему бы тебе самому за это не взяться?
– Я не похож на телохранителя, – вздохнул Илюшин. – И это предмет моих бесконечных сожалений. То ли дело ты, мой широкоформатный друг.
– Врезать бы тебе, – с тоской сказал широкоформатный друг. – Да ведь не поможет.
По паркету разбегались солнечные зайчики и в эту минуту казались Бабкину самыми ехидными существами на свете, не считая его напарника. Дразнятся, сволочи! Им хорошо. Им свобода. Беги куда хочешь, пляши себе хоть на стенах, хоть на потолке. А ему предстоит заняться унизительной работой. На которую он в жизни бы не согласился, если бы не Илюшин.