Бумеранг: Как из развитой страны превратиться в страну третьего мира
Шрифт:
В момент искуса Германия стала зеркальным отражением и Исландии, и Ирландии, и Греции, и Соединенных Штатов. Другие страны воспользовались иностранными деньгами как средством удовлетворения различных безумных потребностей. В Германии банкиры использовали собственные деньги для того, чтобы дать возможность иностранцам вести себя безумно.
В этом и кроется особенность немецкого вопроса. Будь немцы единственной среди крупных развитых стран нацией с высокими моральными принципами в финансовом отношении, они бы явили миру простой пример честности. Однако они сделали нечто необычное: во время бума немецкие банкиры приложили все усилия, чтобы замарать себя. Они кредитовали американских низкокачественных заемщиков, ирландских магнатов недвижимости, исландских банковских воротил, чтобы те проворачивали дела, которые ни один немец никогда бы себе не позволил. Убытки немцев пока не подсчитаны окончательно, но по последним данным они составляют $21 млрд по исландским банкам, $100 млрд по ирландским банкам, $60 млрд по американским низкокачественным ипотечным облигациям. Кроме того, предстоит еще определить
Однако об этом заместитель министра финансов особо не распространяется, хотя и слегка удивляется, каким образом жилищный кризис во Флориде мог вызвать огромные финансовые убытки в Германии. Складывается ощущение, что его искренне поражает сама возможность происшедшего.
НЕМЕЦКИЙ ЭКОНОМИСТ ХЕНРИК Эндерлайн, преподаватель из Высшей школы управления Херти в Берлине, описал радикальные перемены, которые произошли в немецких банках начиная примерно с 2003 г. В работе, не законченной на момент написания данной книги, Эндерлайн указывает: «Многие наблюдатели считали, что немецкие банки будут меньше, чем другие страны, подвержены кризису. А вышло все наоборот. Немецкие банки в конечном итоге оказались среди наиболее пострадавших в континентальной Европе, хотя и находились в относительно благоприятных экономических условиях». Все полагали, что немецкие банкиры отличаются большей консервативностью и большей изолированностью от внешнего мира по сравнению, скажем, с французскими. А это было не так. «Раньше в немецкой банковской системе никогда не вводили никаких инноваций, — говорит Эндерлайн. — Вы отдавали деньги одной и той же компании, а компания платила вам проценты. Они перешли [буквально в одночасье] от этой практики к американскому образцу. Но не преуспели в этом».
То, что немцы делали с деньгами между 2003 и 2008 гг., было невозможно на территории Германии, поскольку здесь никто не захотел бы стать контрагентом во множестве бессмысленных сделок, которые провернули банки. Они потеряли крупные суммы во всем, к чему приложили руку, от американских низкокачественных кредитов до греческих правительственных облигаций. Действительно, одна из точек зрения на европейский долговой кризис — с точки зрения Греции — заключается в том, что он был детально спланирован правительством Германии по поручению немецких банков, которые стремились вернуть свои деньги, не привлекая внимание к своим истинным замыслам. Правительство
Германии дает деньги фонду спасения Европейского союза, чтобы тот смог дать деньги ирландскому правительству, чтобы ирландское правительство смогло дать деньги ирландским банкам, чтобы ирландские банки смогли погасить кредиты, взятые в немецких банках. «Они играют в бильярд, — говорит Эндерлайн. — Проще было бы дать немецкие деньги немецким банкам, а ирландским банкам позволить разориться». Вопрос, почему они этого не делают, остается открытым.
ДВАДЦАТИМИНУТНАЯ ПРОГУЛКА ОТ МИНИСТЕРСТВА финансов Германии до офиса председателя правления Commerzbank, одного из двух гигантских частных банков в Германии, отмечена официальными памятными местами: новый мемориал «Холокост», площадь которого в два с половиной раза превышает площадь американского посольства; возле него новая улица Ханна-Арендт-штрассе; указатели нового берлинского Музея еврейской культуры; Берлинский зоопарк, где после нескольких десятков лет отрицания, что никогда не относились дурно к евреям, власти недавно установили на Доме антилоп мемориальную доску в память об экспроприации в нацистские времена акций зоопарка, которым владели евреи. По пути вы также проходите мимо бункера Гитлера, но вы бы никогда не догадались, что он был здесь, поскольку над ним построили автостоянку, а маленькая пластинка, которая служит напоминанием о нем, хорошо замаскирована. Улицы Берлина оставляют ощущение замысловатой усыпальницы. Как будто история остановилась и распределила роли народам, а с немцев истребовала согласия вечно играть злодеев. В то же время чем меньше чувствуешь личную ответственность, тем легче выразить раскаяние в чем бы то ни было.
Вина выражается столь громко именно потому, что она уже перестала быть личной и потеряла остроту. Вряд ли кто-либо из оставшихся в живых несет ответственность за то, что здесь произошло: ответственность несут все. Но когда виноваты все, никто не виноват лично.
Во всяком случае, если бы какой-нибудь марсианин высадился на улице Берлина, ничего не зная о его истории, он мог бы задуматься: а что это за люди, которых называют «евреи», и как случилось, что они стали управлять этой страной? Но в Германии нет евреев, а если и есть, то мало. «Немцы совсем не видят евреев, — говорит Гари Смит, директор Американской академии в Берлине. — Для них евреи нереальны. Если они вспоминают о евреях, то лишь как о жертвах». Чем сильнее отдаляются немцы от своих жертв, тем истовее чтят их память. Естественно, никакой немец в здравом уме не захочет вдаваться в воспоминания обо всех ужасных преступлениях, которые совершил его предок, и вместе с тем есть свидетельства, включая мемориалы, в пользу того, что они и дальше будут развивать это направление. Один мой хороший приятель,
— Не возражаете, если я сделаю снимок? — спросил он моего приятеля после оформления заявления на паспорт.
— Нет проблем, — ответил приятель.
— Можно сфотографировать вас на фоне флага? — спросил сотрудник.
Мой приятель уставился на немецкий флаг. «А это для чего?» — спросил он.
— Для нашего веб-сайта, — объяснил немецкий сотрудник, добавив, что правительство рассчитывало разместить это фото в Интернете и сопроводить надписью: «Этот человек — потомок переживших Холокост, и он решил вернуться в Германию».
СОММЕRZ BANK СТАЛ первым частным банком, который немецкое правительство спасло во время финансового кризиса вливанием $25 млрд, но не это послужило причиной моего внимания к нему. Однажды вечером, прогуливаясь по Франкфурту с немецким финансистом, я заметил силуэт здания Commerzbank на фоне неба. В Германии есть закон, запрещающий строить здания выше 20 этажей, но Франкфурт допускает исключения. Небоскреб Коммерцбанк-Тауэр имеет 53 этажа и необычную форму: он напоминает гигантский трон. Верхняя часть здания, подлокотники трона, скорее декоративна, чем функциональна. Немецкий финансист, который был частым посетителем банка, отметил интересную деталь: стеклянную комнату наверху с видом на Франкфурт. Это мужской туалет. Сотрудники Commerzbank приводили его туда, чтобы показать, как на виду у всех он может наделать на Deutsche Bank.
Глава Commerzbank Клаус-Петер Мюллер работает в Берлине, в еще одном весьма примечательном для Германии месте. Его офис располагается рядом с Бранденбургскими воротами. Раньше Берлинская стена проходила примерно через то место, где сейчас середина здания. Одна сторона здания некогда была зоной стрельбы на поражение для пограничников ГДР, а на фоне другой Рональд Рейган произносил свою знаменитую речь. («Г-н Горбачев, откройте эти ворота. Г-н Горбачев, снесите эту стену!») Глядя на него, никогда не скажешь, что так могло быть. «После разрушения стены нам предложили выкупить это здание, так как оно принадлежало нам до войны, — говорит Мюллер. — Но при условии, что мы вернем ему первоначальный вид. Все приходилось делать вручную».Он показывает на старинные по виду медные дверные ручки и окна. За последние пару десятков лет во всей Германии постепенно, камень за камнем, отреставрировали центры городов, полностью разрушенные во время Второй мировой войны. Правительство Германии согласилось выделить огромную сумму на восстановление Берлинского городского дворца, старинного королевского дворца, который сровняли с землей в 1950-х гг. по указанию восточногерманских властей, с тем чтобы он выглядел точно так же, как на довоенных фотографиях. Если эта тенденция сохранится, то когда-нибудь Германия совсем не будет напоминать внешне об ужасных событиях прошлого, обо всем ужасном, что там произошло. «Не спрашивайте меня, во что это обошлось», — говорит глава банка и смеется.
Затем он дает мне тот же обзор немецких банков, который я услышу от полдюжины других рассказчиков. В Германии, в отличие от Америки, банки в основном не частные. Большинство банков либо полностью субсидируются государством, либо представляют собой небольшие сберегательные кооперативы. Основанные в 1870-е гг. Commerzbank, Dresdner Bank и Deutsche Bank являются единственными крупными частными банками Германии. В 2009 г. Commerzbank купил Dresdner. Оказалось, что оба банка обременены проблемными активами, поэтому объединенный банк нуждался в государственной помощи. «Мы не та нация, которая торгует за свой счет», — говорит Мюллер, который довольно быстро доходит до сути банковский проблем Германии. Немецкие банки никогда не помышляли о рискованных делах. Банковское дело, осуществляемое на немецкий манер, олицетворяет не столько свободное предпринимательство, сколько коммунальное предприятие. «С какой стати платить 20 млн 32-летнему трейдеру? — задает Мюллер риторический вопрос. — Он пользуется офисными площадями, информационными технологиями, визитной карточкой с именем первоклассной компании. Если я заберу у него визитку, парню, возможно, останется только торговать хотдогами». Этот человек представляет собой эквивалент главы таких банков, как Bank of America или Citigroup. И он решительно возражает против утверждения, что банкиры должны зарабатывать огромные суммы.
Вдобавок он рассказывает мне, почему текущий финансовый кризис так изменил точку зрения немецкого банкира на финансовую сферу. В начале 1970-х, когда он пришел в Commerzbank, банк открыл первое за всю историю отделение немецкого банка в Нью-Йорке, и он пошел туда работать. У него немного затуманиваются глаза, когда он рассказывает истории об американцах, с которыми тогда занимался бизнесом. Одна из историй повествует об американском инвестиционном банкире, который по оплошности сорвал сделку с ним. Так вот, тот находит его и вручает конверт с 75 штуками баксов со словами, что у него не было намерения нагреть немецкий банк на этой сделке. «Вы должны понять, — многозначительно говорит он, — как тогда формировалось мое мнение об американцах». Но за последние несколько лет, добавляет он, это мнение изменилось. Я чувствую его ощущение потери.