Бумеранг: Как из развитой страны превратиться в страну третьего мира
Шрифт:
Он берет один из велосипедов, садится на него и выруливает на Оушен-авеню, где уже начинается интенсивное движение. Он не носит велосипедный шлем, не останавливается на красный свет, мчится мимо знака «ВЪЕЗД ЗАПРЕЩЕН», как будто не замечая его, и выезжает на встречную полосу на улицах с односторонним движением. Когда он хочет пересечь три полосы при скоростном движении, то даже не оглядывается, а просто вытягивает руку и едет в этом направлении, предполагая, что едущие сзади притормозят. У него на велосипеде как минимум 10 скоростей, но он использует лишь две: нулевую и работу педалями изо всех сил. Через полмили такой езды у него от ветра начали струиться слезы по щекам.
Он — один из самых узнаваемых людей в мире, но его, как видно, не волнует, что кто-то узнает его, да никто и не узнает. Возможно, люди, которые встали на рассвете, чтобы заняться бегом трусцой или спортивной ходьбой, покататься на роликовых коньках, слишком поглощены своим занятием и не могут выйти из транса. Или же его появление застает их врасплох. У него нет не то что свиты, но даже телохранителя.
— Это парень, у которого был сексуальный скандал, — говорит Арнольд, улыбаясь.
— Подожди… подожди, — говорит женщина в телефон. — Может, это и не Билл Клинтон.
Но прежде чем ей удается правильно установить личность, загорается зеленый свет, и мы трогаемся с места.
Его жизнь — это серия тщательно инсценированных переживаний и мероприятий. В нем, однако, нет ничего наигранного. Он свеж, энергичен и способен на импровизацию: кажется, он и сам не знает, что сделает в следующий момент. Нельзя сказать, что он скромен — впрочем, я не уверен, что сам был бы скромным на его месте, хотя, возможно, притворялся бы таковым чаще, чем он, т. е. почти никогда. Что делает его непохожим на эгоцентриста, помимо природной любознательности, так это искреннее отсутствие интереса к собственному отражению в зеркале. Он живет так же, как ездит на велосипеде, обращая куда больше внимания на то, что впереди, чем на то, что позади. Будучи у власти, он не вел никаких дневников. Меня это удивляет, но он говорит, что не делал даже кратких записей на скорую руку, по которым впоследствии можно было бы воспроизвести события и впечатления о них. «Зачем мне это нужно? — говорит он. — Это все равно что вы приходите домой, а жена спрашивает, как прошел день. Я сделал это один раз и больше не хочу повторять». По окончании долгого дня губернаторства он захотел, например, позаниматься со штангой.
Мы проезжаем пару миль, и он резко поворачивает за угол и выезжает на узкую улочку сразу на выезде из Венис-Бич. Все это время он любезно отвечал на мои вопросы о том, каково ему было, когда в 1968 г. он впервые приехал в Америку почти без денег, с плохим английским, не имея практически ничего, кроме спинных, грудных, трапециевидных и брюшных мышц, которые не пользовались особым спросом. Он останавливается возле высокой кирпичной стены. Она окружает некогда впечатляющий каменный дом, который сейчас выглядит старым, унылым и пустым. Его больше интересует стена, потому что он сам построил ее 43 года назад сразу же по приезде, когда начал тренироваться на Масл-Бич. «Мы с Франко [Коломбо, который, как и Шварценеггер, был обладателем титула «Мистер Олимпия»] таким образом зарабатывали деньги. В бодибилдинге денег не было. Мы были чемпионами мира в этой небольшой субкультуре, а этим зарабатывали на хлеб. Франко руководил бизнесом. Я мешал цемент и махал кувалдой».
Пока Коломбо не споткнулся, когда бежал под уклон с холодильником на спине, он был лидером в турнире за звание «Самый сильный человек мира» 1977 г.; поэтому для Шварценеггера работать у такого человека в качестве мускульной силы было даже почетно. При заключении сделки они разыгрывали сценку: Франко играл роль не заслуживающего доверия итальянца, а Арнольд — благоразумного немца. Сначала они орали друг на друга на немецком языке, пока заказчик не выдерживал и спрашивал, что происходит. Арнольд поворачивался к заказчику и объяснял: ой, он же итальянец, а вы ведь знаете, какие они. Он хочет запросить слишком много, но я думаю, что это можно сделать дешевле.Затем Шварценеггер озвучивал совсем не низкую цену. «И клиент, — говорит он смеясь, — всегда, бывало, говорил: “Арнольд, ты такой хороший парень] Такой честный]” Понимаете, они всегда на это покупались».
Он осматривает свою работу. «Стена простоит здесь 1000 лет, — говорит он, затем показывает на небольшое разрушение наверху. — Я сказал Франко, что мы должны вернуться и отремонтировать верх. Понимаете, мы должны обеспечить пожизненную гарантию».
Бедный ребенок из австрийской деревушки, сын бывшего нациста, садится на самолет и летит в Америку, где начинает с работы каменщиком, а заканчивает управлением штата и становится одним из выдающихся политических лидеров Америки. И он проходит этот путь меньше чем за 35 лет. Я не мог удержаться от очевидного вопроса.
— Если бы во время строительства стены кто-нибудь сказал вам, что вы станете губернатором Калифорнии, как бы вы на это отреагировали?
— Это было бы нормально, — сказал он, не совсем улавливая смысл моего вопроса.
— Вы верили в детстве, — спросил я, заходя с другой стороны, — что у вас будет не совсем обычная жизнь?
— Да. — Он не задумался ни на секунду.
— Почему?
— Не знаю.
— Никтоеще
Если бы не было народного движения за смещение стоящего тогда у власти губернатора, а также шанса баллотироваться на пост губернатора без тягостных первичных выборов, он никогда не стал бы с этим связываться. «Тут отзывают действующего губернатора, и люди меня спрашивают, что я собираюсь делать, — говорит он, маневрируя по пляжной велосипедной дорожке между праздно шатающимися и бегущими трусцой. «Я подумал и решил, что не буду выставлять свою кандидатуру. Я сказал об этом Марии. Я говорил об этом всем. Я небаллотировался». И вот в разгар этой сумасшедшей кампании отзыва выходит фильм «Терми-натор-3: Восстание машин». В ходе раскрутки фильма его, как ведущую машину, пригласили на ток-шоу Tonight Show («Сегодня вечером»). По пути в студию он почувствовал знакомый импульс — выкинуть что-нибудь из ряда вон выходящее. «Я подумал: “Все просто обалдеют, — говорит он. — Будет очень забавно. Я объявлю, что буду баллотироваться”. Я сказал об этом Лено. И через два месяца я стал губернатором». Он оглядывается на меня, изо всех сил крутящего педали, чтобы не отстать, и смеется. «Ни фигасебе!»
Велосипедная дорожка кончилась, и мы едем по дороге, полной автомобилей. Он поворачивает налево, пересекает четыре полосы и на другой стороне дороги продолжает: «Все эти люди спрашивают меня: “Какая у вас программа? Кто у вас в команде?” У меня не было программы. У меня не было команды. Я вообще не собирался баллотироваться, пока не пришел на шоу Джея Лено».
Его впечатления о семи годах управления штатом Калифорния, как и оценки его ближайших соратников, можно обобщить следующим образом. Он пришел к власти случайно, но не без идей о том, что хотел сделать. В глубине души он понимал, что правительство стало в большей степени проблемой, чем решением: институтом, которым управляют не столько во благо народа, сколько во благо политиков и других должностных лиц. Его поведение вполне отвечало представлениям американцев об идеальном политике: он принимал смелые решения без учета общественного мнения; он не оказывал покровительства; он честно относился к своим оппонентам; он без колебаний признавал свои ошибки и учился на них, и т. д. Он был редким выборным лицом, верящим, и не без основания, что ему нечего терять, и поступал соответственно. Если появлялась возможность выполнить программу, которая шла вразрез с его личными узкими политическими интересами, он с энтузиазмом брался за нее. «Много раз бывало так, что мы говорили: “Тебе не надо этого делать”, — говорит бывший глава его администрации Сьюзан Кеннеди, убежденная демократка, которую республиканцу-губернатору не полагалось брать на работу. — А он всегда говорил: “Мне плевать”, и в 90 % случаев дело было стоящее».
За два года пребывания на посту губернатора, к середине 2005 г., он перепробовал все возможное, чтобы убедить законодателей штата Калифорния голосовать против краткосрочных желаний своих избирателей ради более значительного перспективного блага для всех. «У меня были тяжелые моменты», — говорит он. Промчавшись мимо знака «ПРОЕЗД ЗАПРЕЩЕН», мы, не останавливаясь, летим через перекрестки. Я не могу не отметить, что если бы мы не нарушили правило, запрещающее проезд навстречу потоку на улице с односторонним движением, то мы бы нарушили другое правило, запрещающее проезд без остановки на знак «СТОП». «Например, ты хочешь сделать пенсионную реформу для тюремных охранников, — говорит он, — и вдруг против тебя выступают республиканцы.Трудно было в это поверить, но это происходило снова и снова: мне, бывало, говорили: “Да, это отличная идея! Я бы с радостью проголосовал за нее! Но если я за нее проголосую, то вызову гнев у лобби, поэтому я этого не сделаю”. Я не мог поверить, что люди могут такое сказать. У нас солдаты умирают в Ираке и Афганистане, а эти не хотят рисковать своей политической карьерой и поступают не по совести». Он вступил в должность с бесконечной верой в американский народ — в конце концов, он его избрал — и полагал, что всегда может обращаться непосредственно к нему. Это был его козырь, и он активно пускал его в ход. В ноябре 2005 г. он назначил дополнительные выборы, чтобы собрать голоса по четырем реформам с целью ограничить расходы штата, положить конец махинациям с избирательными округами, ограничить расходы профсоюза государственных служащих на выборы и продлить испытательный срок для учителей государственных школ. Все четыре предложения были прямо или косвенно направлены на устранение вопиющего и усугубляющегося финансового беспорядка. Все четыре провалились, набрав слишком мало голосов для квалифицированного большинства. С тех пор и до конца пребывания на посту губернатора его инициативы активно выхолащивали: теперь законодатели знали, что люди, которые выбрали их для того, чтобы они действовали именно так, как они уже действовали, не будут подрывать их позиции, если обращаться к ним напрямую. Пусть люди в Калифорнии безответственны, зато по крайней мере последовательны.